Я выпала с седьмого этажа

Три года назад блогер и фотограф Татьяна Хессо выпала с седьмого этажа, чуть не умерла и сильно повредила ногу, которую впоследствии пришлось ампутировать. Татьяна не помнит, хотела ли покончить с собой или так вышло случайно, но этот опыт заставил ее цепляться за жизнь, как никогда прежде. С тех пор она приспособилась к жизни с протезом, вернула себе детей, которых бывший муж пытался забрать, отрефлексировала детские травмы, которые не отпускали ее, и выпуталась из цикла абьюзивных отношений с мужчинами. Теперь Хессо развивает свой бизнес, занимается спортом, ведет блог, учит иностранные языки и помогает девушке из детдома. А еще — ищет любовь. О том, как падение с седьмого этажа вернуло ее к жизни и какие драмы из прошлого повлияли на нее — в рубрике «С ее слов».

Вечером 31 октября 2021 года я пришла на вечеринку к своей подруге. Она отмечала день рождения, собрала у себя в квартире в центре Москвы тусовку журналистов и людей искусства. В тот вечер я выпила лишнего — четыре-пять бокалов вина. Я вышла на балкон и выпала с седьмого этажа. 

Как это случилось, я не помню. Очнулась я в реанимации. Врачи сказали: это чудо, что я вообще выжила. У меня были сломаны обе ноги, ребра и крестец, повреждены внутренние органы. Я двое суток провела в коме, пока врачи изо всех сил боролись за мою жизнь. 

Я поговорила с друзьями, которые были со мной на том празднике, но так и не смогла восстановить события. Кто-то из друзей рассказывал, что в какой-то момент потерял меня из виду и подумал, что я ушла по-английски, ни с кем не попрощавшись. Кто-то говорил, что видел, как я вышла на балкон покурить. Мое падение не видел никто. 

Судя по всему, я не сразу потеряла сознание, приземлившись на железный козырек подъезда. Сосед моей подруги со второго этажа услышал крики и вызвал бригаду скорой помощи. Врачи вытаскивали меня через его же квартиру. Я этого мужчину, наверное, порядком напугала. Хорошо было бы перед ним извиниться. 

О том, что я выпала с балкона мои друзья узнали от полицейских, которые в ранние часы следующего дня вбежали в квартиру подруги с автоматами и уложили всех лицами в пол. «Если б у вас так музыка не орала, вы бы услышали, что мы давно стучимся, — емко объяснялись они. — Мы здесь потому, что одна ваша выпрыгнула из окна». 

В первое время я отрицала, что могла прыгнуть сама. Предполагаю, что я могла сесть над пропастью, свесив ножки, покурить, погрустить, так, чтобы ко мне подошли, пожалели и спасли. Я часто занималась такой хуйней, когда оставалась одна, приходила грустная домой после вечеринок. Но спрыгнуть — это не про меня. 

Я нормально так по жизни черпнула пиздеца, но я жизнелюбивый человек, про меня знакомые говорили: «Никто не любит жизнь так, как Таня». Я так тоже сначала думала. А чем больше пыталась вспомнить свое состояние в тот вечер и в предшествующие ему дни, тем больше понимала, что версия про попытку суицида совсем не абсурдна. Мне не было тогда как-то особенно грустно или тягостно, я просто поняла, что безумно устала. Устала жить эту сложную жизнь.

Живым из лифта выйдет только один

Я росла на юго-западе Москвы в 1990-е. Водилась с компанией скинхедов, и с одним из них даже встречалась. Мне было 13 лет, ему 16. Его друзья выпивали у меня в квартире, пока мамы не было дома, а мы с ним занимались петтингом и оральным сексом у меня в комнате. Мне такой формат отношений был не близок, я еще была маленькой, но парень форсировал события, и я соглашалась на всякое. 

Я любила романтизировать то, что происходит в моей жизни и вела достаточно откровенный дневник, в котором, в частности, описывала свои чувства к этому парню и тому, чем мы с ним занимаемся. Однажды я недостаточно надежно спрятала дневник, и его нашли его друзья, когда тусовались у меня в квартире. Они пустили его по кругу, все его прочитали и узнали, что их товарищ, оказывается, нарушает негласные устои скинхеда — занимается с девушкой оральным сексом. 

Я хватилась дневника, но до последнего надеялась, что просто забыла, куда его засунула. А через несколько дней ко мне в дверь постучался мой парень и сказал, что нам нужно выгулять мою собаку и поговорить. В руках он держал мой дневник. 

Я взяла с собой собаку, но скоро поняла, что гулять мы с ней никуда не пойдем. Он остановил лифт, расстегнул бомбер и достал из внутреннего кармана заточенную отвертку, титановую пластину и скальпель. 

Спокойно, без какой-либо экзальтации в голосе он сообщил мне, что я его опозорила и живым из лифта выйдет только один из нас. Либо я его убью, либо он меня. Как джентльмен, он предложил мне бить первой, но предупредил, что если я не смогу его порезать — он будет вынужден взяться за дело сам. Еще он что-то рассказывал о преимуществах каждого оружия и в итоге сунул мне в руку титановую заточку со словами: «Вот эта крутая штука, давай ей!»

Мне было очень страшно, но я пыталась не подавать виду: старалась заговорить ему зубы, как-то отвлечь и убедить в том, что резать друг друга нам совсем необязательно. Но он становился все раздражительнее, и я рассудила, что мне стоит все-таки один раз несильно пырнуть его этой штукой. «Ему станет больно, он ослабеет, я разблокирую лифт, вызову скорую и этот кошмар закончится», — думала я. Но не тут-то было: он понял мой замысел и, когда я нанесла ему первый несильный удар заточкой в живот, взял меня за руку и вонзил лезвие в себя поглубже. 

Я помню, как на пол лифта и на мою собаку по чуть-чуть начала капать кровь. Помню, что мне стало очень плохо от осознания того, что я только что воткнула человеку лезвие в живот. Парень немного сполз по стене лифта, позволил мне нажать на кнопку и приказал помочь ему дойти до его дома. Я помогла ему дойти до дома, забрала у него свой дневник, вернулась к себе и легла спать. 

Как я узнала потом, тем же вечером этот парень вскрыл себе вены. Его еле откачали в больнице. Правду о том, как у него появились ножевые ранения, он никому не сказал. 

Я тоже не могла рассказать маме правду. Папа ушел из семьи, когда я была совсем маленькой, и появлялся в моей жизни очень редко. Меня воспитывала одна мама, и у нас с ней были непростые отношения. Я была непослушным и любопытным ребенком, часто нарушала правила. Ей это не нравилось, она ссорилась со мной и в ходе этих ссор сильно воспламенялась и била меня. Обычно просто колотила руками и ногами, но иногда в ход шел ремень, тапки и алюминиевые ковшики. 

Больше всего мама ругала меня за ранее проявление сексуальности. Она знала, что я целуюсь с мальчиками и девочками, и очень сильно меня за это позорила, называла шлюхой подзаборной. Я думала, что ее разозлит не то, что я пырнула человека заточкой, а то, что до этого я с этим человеком переспала. Поэтому не стала говорить ей о произошедшем.

Мой бывший парень стал встречаться с девочкой, которая считалась у нас грозой района: она с подругами подкарауливала меня во дворе, назначала мне стрелки и выманивала у меня деньги. Говорила, что, если я не принесу ей две тысячи рублей, расскажет маме, что я занимаюсь оральным сексом. Пацаны, которые раньше приходили ко мне в квартиру выпивать, видели все это, но за меня не заступались. Считалось, что это низко — ввязываться в бабские разборки, тем более что после той истории с дневником я стала во дворе изгоем. Ко мне больше никто не приходил, а я все реже появлялась в школе и на улице. 

Школу я стала прогуливать не столько из-за буллинга, сколько из-за того, что перестала видеть в чем-либо смысл. Был 2001 год, я целыми днями сидела дома, тупила и смотрела телевизор. Пила коку-колу, ела шоколадки и чипсы, купленные на украденные у мамы деньги. Однажды и вовсе наглоталась ношпы. Мама заставила меня проблеваться, промыла мне желудок. Она подумала, что я хотела покончить с собой, очень испугалась и сдала меня в психушку. Вот как это произошло.

Ревевших детей закармливали таблетками

Я просила маму перевести меня на домашнее обучение, а мама говорила, что для этого мне нужно сперва получить справку из больницы. Сначала она отвела меня к психологу в обычную поликлинику. Там мне задавали какие-то элементарные вопросы, а мне не удавалось на них ответить: у меня была какая-то жуткая когнитивная заторможенность в то время, я не могла врачам сказать, какой фрукт лишний в цепочке апельсин — клубника — мандарин. В поликлинике маме посоветовали сводить меня на консультацию в Детскую психиатрическую больницу №6. 

Мама сказала, что нам нужно сходить в большую больницу, получить последнюю справку, которая позволит мне перейти на домашнее обучение. А еще повела меня в магазин купить халатик, которых я дома никогда не носила. С этим халатиком мы и приехали в психиатрическую больницу. 

То, что меня там оставляют, я поняла только тогда, когда врачи сказали мне, что мне придется снять лифчик и подстричь ногти. А родители (папа поехал с нами) из дверей стали кричать, что все будет хорошо и что они меня любят. В результате они оставили меня там на два месяца.

Вообще в больнице мне было лучше, чем дома. Я много рисовала, писала стихи, читала. Жила в уютном вакууме и игнорировала реальность, в которой мне еще недавно было так плохо. Я даже подружилась с какими-то соседками по палате, иногда болтала с ними по ночам. Наши беседы, правда, были скорее исключением из правил. По ночам дети все больше плакали. Днем под надзором врачей они этого не делали: слезы считывались как проявление эмоциональной нестабильности, и ревевших детей закармливали таблетками. Поэтому дети прятали слезы в подушки. 

День начинается как всегда
Одни и те же нас будят голоса
Но в ванную очередь, туалет уже забит
Кто-то сзади носом громко сопит
А кто так ночью громко храпит?
С утра. С утра нас заебала теснота
В туалет мы сходили, завтрак везут
Холодная каша и чай нас там ждут
Хлеб под подушку, кашу в толчок…
(стихотворение Тани из психиатрической больницы)

Ко мне в отличие от многих других ребят приезжали родители: мама приезжала на официальные встречи, а папа приехал один раз — передал мне контрабандой сигареты через окошко. Встречи с мамой были нерадостными. Она нашла мой дневник и прочитала отрывок, в котором я признавалась, что мне нравится одна девочка (мой бывший парень вырвал листочки, на которых была описана наша с ним история). Мама с порога спросила: «Ты что, лесбиянка?», и вместо того, чтобы узнать, как у меня дела в больнице, принялась опять обзывать меня шлюхой. 

В остальные разы она вела со мной будничные разговоры ни о чем. Я эти встречи ценила исключительно за то, что из дома мама привозила мне книги и шоколадки. Сладкое и новый альбом Земфиры — вот была моя радость.

Моя тихая гавань

В 2004 году, когда мне было 16 лет, я совсем бросила школу и ушла из дома. Раздавала листовки, рекламировала сыры в супермаркете, подрабатывала курьером и на вырученные деньги снимала комнату. Мне приходилось несладко, но все лучше жизни в родном дворе, из которого я всегда хотела убежать куда подальше. К 17 годам стала работать офис-менеджером в компании, которая обучала айти-специалистов, и даже руководила подразделением с несколькими сотрудниками. Параллельно я всерьез и надолго увлеклась фотографией: сначала просто гуляла по городу с дедушкиным старым «Зенитом», потом уже стала заниматься фотографией профессионально.

В 21 год я как-то очень быстро вышла замуж за молодого человека, с которым познакомилась на музыкальном форуме. Это не была крышесносная любовь — просто мы были симпатичны друг другу и у нас на сто процентов совпадали музыкальные предпочтения. Если говорить откровенно, я к тому моменту просто заебалась работать и хотела побыть домохозяйкой. Подумала про этого хорошего мальчика-айтишника с неплохой съемной квартирой в Москве: «Вот моя тихая гавань».

Я быстро забеременела, родила сына, а через два года дочь. После появления детей наши отношения с мужем стали стремительно портиться. Мы оба были молодыми дураками и наломали много дров. 

Мой муж был хорошим, вовлеченным отцом, но хуевым мужем. Он не обращал на меня внимания, целые дни проводил на работе и только ночью укачивал детей. Он был верен мне, но вечно меня газлайтил: выставлял все так, будто реальность, в которой он совсем не думает о семье и никак меня не поддерживает, — сконструированный моим воспаленным сознанием фантом. Было и несколько эпизодов физического насилия как с его стороны, так и с моей. 

Я тоже была хороша: вечно пилила и тиранила мужа, а потом в отместку начала изменять ему. Муж, когда узнал об изменах, переменился, будто впервые в жизни вспомнил о моем существовании. Стал водить меня на свидания, чего сроду не делал, свозил в Амстердам. Всячески пытался меня вернуть. Но я уже ничего не чувствовала по отношению к этому человеку и в 2016 году, на девятом году брака, подала на развод.

Сложно в браке мне было еще и потому, что я рано родила детей, и когда они подросли, стала замечать за собой, что постепенно превращаюсь в собственную мать: чуть что сразу ору на дочь и даю поджопник сыну. С мужем я не могла это обсудить из-за его отстраненности, поэтому стала работать над этим со своим психологом. 

В итоге я научилась сдерживать свои эмоции. Сначала я успешно проходила челленджи 30 дней без поднятия руки на детей — прям реально зачеркивала дни в календаре. И постепенно пришла к тому, что вообще искоренила это из себя. Я больше не ору, не пугаю и тем более не бью детей. Конечно, случается так, что не сдерживаю себя и повышаю голос в конфликтных ситуациях. Но это со мной случается очень редко.

Темная полоса

После расставания с мужем я с головой погрузилась в новые отношения, которые тоже серьезно меня поломали. Я влюбилась в красивого парня, который оказался нарциссом. У нас был классный секс, мы вместе ходили на какие-то тусовки. Я впервые после стольких лет брака чувствовала себя значимой и любимой. Но при этом он переложил на меня кучу ответственности, а сам сидел дома и ничего не делал, только искал себя. Я же при этом организовывала наш быт, обеспечивала себя, его и четверых наших детей — своих двоих и двух его девочек от первого брака. 

Его бывшая жена репатриировалась в Израиль и на первое время оставила дочек мужу и бабушке. Я устроила всех четверых в разные школы и садики, возила их на секции, обо всех заботилась и переживала. Спустя два с половиной года такой жизни, я поняла, что моя нервная система не вывозит столько нагрузки. Я подружилась с бывшей женой своего парня и обсудила с ней нашу ситуацию. В итоге она забрала девочек к себе, а я разорвала отношения с ее бывшим мужем и в 2020 году нашла себе новую травматичную историю. 

Я никогда не умела выбирать мужчин, и этот раз не стал исключением. Мне казалось, что я наконец-то нашла здоровые отношения без драм: с новым партнером мы совсем не ссорились. Но у нас не клеилось в сексе. Я предложила ему открыть отношения, но со временем поняла, что такой формат мне некомфортен. Мы пошли в семейную терапию и договорились, что прекратим экспериментировать с полигамией. Однако вскоре из открытой переписки на его телефоне я узнала, что он продолжает спать с другими женщинами. Меня очень ранило, что такой хороший парень так себя повел, нарушил все обещания, и я ушла.

Разрыв я все равно переживала болезненно, тем более что он пришелся на темную полосу в моей жизни. Я тогда сильно выгорела на работе, мне очень нужен был отдых, но я не могла уйти в отпуск: мне надо было платить за аренду квартиры, тащить на себе детей. 

У моего сына расстройство аутистического спектра, он мальчик с особенностями. Иногда он в школе не выдерживал интенсивности занятий, взрывался, плакал и бил себя. Он никогда не проявлял агрессию к другим детям, но родители одноклассников написали на него коллективную жалобу и добились его отчисления из государственной школы. Мы с бывшим мужем перевели его в частную школу, настолько же прекрасную, насколько дорогую. Он помогал деньгами, но его помощи не хватало.

Второе дно

За несколько месяцев до вечера на балконе как-то все наложилось, что я пришла к мысли, что я уже достаточно пожила и к новым потрясениям не готова. Я чувствовала, что устала. Больше не могу притворяться, что у меня все хорошо, что я люблю жизнь, что я счастлива. Когда я прибухивала, эти мысли захлестывали меня сильнее обычного. В такие моменты из меня вылезал недолюбленный и травмированный подросток, которого я в себе так и не похоронила. 

В 25 лет мне диагностировали СДВГ, а в 29 лет я впервые пришла в психотерапию и осталась там с корнями. Помимо терапии я много общалась с психотерапевтами, изучала различные материалы. Это очень помогло мне лучше понять себя, избавиться от чувства, что я плохая, ленивая и странная, которое преследовало меня всю жизнь. Но, несмотря на это, мой опыт в том лифте и за его пределами так и оставался не проработанным. Я часто рассказывала эту историю своим знакомым как эдакую пиздецовую страшилку, но всерьез ее я так и не отрефлексировала и не переосмыслила. Она так и осталась сидеть во мне вторым дном. 

Масла в огонь подлила мама. Когда я пыталась проработать эту тему в терапии, пришла к ней и рассказала, почему я тогда в 13 лет наглоталась таблеток, потеряла всякий интерес к жизни и была отправлена в психушку. Мама сказала, что я правильно сделала, что тогда ей ничего не рассказала. «Будь я на твоем месте, я бы тоже матери не сказала», — только и сказала она. Я тогда поняла, что, может, и не зря не вытаскиваю эту историю из шкафа. 

Мне несколько психологов говорили: «Таня, у тебя злость накапливается и выливается в аутоагрессию. Ты должна разозлиться на своих обидчиков». А у меня этого никак не получалось сделать. Я так и не распрощалась со своей детской оптикой, согласно которой я сама была виновата в том, что со мной произошло. А еще мне было безумно жалко того парня, и я не могла на него злиться. Он такая же жертва этой системы, несчастный пацан. Он же потом во взрослом возрасте вышел из окна, покончил с собой. Закончил то, что начал еще тогда с этой заточкой в лифте и порезанными венами. 

Всего лишь часть ноги

Как человек, предпринявший попытку суицида, я месяц после падения содержалась в реанимации без права перевода и выписки. Происходило это по прихоти какого-то замглавврача. Вообще, таких правил, что человека, совершившего попытку суицида, нельзя переводить в палату, не существует.

Условия в реанимации были ужасные: мне не давали пользоваться телефоном, ко мне не пускали посетителей, только однажды пустили маму. Люди умирали у меня на глазах через день. Я целыми днями лежала и попеременно пялилась то на давящий потолок, то в серое окно. Спать удавалось плохо из-за адской боли во всем теле и того, что там никогда не выключали свет. Меня кормили таблетками, возили на операции, а в промежутках ко мне приходили менты выяснять обстоятельства, при которых я выпала из окна.

Несмотря на это все, меня не покидало ощущение, будто после моего падения весь мир встал на мою сторону. Мои друзья невероятным образом сплотились вокруг меня: один знакомый врач проник ко мне, несмотря на запрет визитов, другие ребята умудрились передать мне маску для сна и книги в обход наложенного на передачки вето. Множество подписчиков в фейсбуке пришли сдавать кровь, когда мне нужно было сделать переливание. Мои друзья добились того, чтобы меня перевели из реанимации в обычную палату, а потом и вовсе собрали какое-то невообразимое количество денег и отправили меня на лечение в топовую частную клинику.

Я была уверена, что там меня поставят на ноги, и уже предвкушала, как зимой буду кататься на лыжах и сноуборде. Но меня осмотрел один именитый профессор и сразу заявил, что правую ногу придется ампутировать, так как на ней развился остеомиелит. Поставленный им вердикт подтвердили и другие врачи. Меня эта новость повергла в шок, я целый день прорыдала. А потом пообщалась с людьми, прошедшими ампутацию, и свыклась с мыслью, что это соразмерная плата за мою ошибку. Всего лишь часть ноги. 

@prekrasnayaxecco Решили ампутировать ногу #больница #ампутацияноги #держись #житьдальше ♬ Думай позитивно — Кровосток

Я поговорила с психологом и с Димой Игнатовым — телеведущим и параатлетом, который с 2012 года живет с протезом ноги. От него я узнала, что жить без ноги совсем не страшно, и почему-то первым делом спросила у него, есть ли секс у людей с инвалидностью. Получив утвердительный ответ, я как-то подуспокоилась. 

Еще мне в соцсетях попалась реклама какой-то модели бионической ноги: на картинке была изображена широко улыбающаяся девушка с протезом. Она меня тоже как-то вдохновила: я решила, что буду как эта девушка — счастливой и без ноги. 

На следующем осмотре у профессора я уже вовсю шутила, радовалась, что теперь смогу экономить на педикюре — пальцев-то на ногах станет вдвое меньше. Профессор рассмеялся, сказал: «Молодец! Сразу видно — наш человек».

«Прикольно, ты теперь киборг»

Все время с момента моего падения дети были у бывшего мужа. Он не рассказывал им, что именно со мной случилось. Говорил только, что мама в больнице, с ней приключилась беда. Детям на тот момент было семь и 10 лет, они не были младенцами и с ними можно было бы откровенно поговорить, опустив какие-то детали. Но муж не знал, как объяснить им произошедшее. 

Он, как и многие, считал, что с балкона я прыгнула специально, и не мог простить мне готовности оставить детей без матери. Я его в принципе понимаю: я себя до сих пор чувствую очень виноватой перед детьми и близкими. Ненавижу себя за то, что не думала о детях и том, как плохо им будет, когда они узнают, что мамы не стало. 

Впервые я позвонила детям с маминого телефона из реанимации. А потом они приезжали проведывать меня в частную больницу, где я лежала. Я очень боялась их негативной реакции на мой протез, но все прошло хорошо. Я им заранее сообщила, что мне ампутируют ногу. Сказала, что старая пришла в негодность и мне прикрутят новую ногу покруче. Поэтому, когда они вошли в палату и впервые увидели меня с протезом, для них это не стало неожиданностью и какой-то трагедией. «Прикольно, ты теперь киборг. А можно ее потрогать?» — только и спросили они. 

Дети у меня классные, осознанные люди, с которыми я много и честно общаюсь обо всем на свете. Так что не знаю, почему я от них ожидала какой-то другой реакции. Но я уверена, что немалую роль в их принятии новой меня сыграло и то, с какой уверенностью я им рассказывала об ампутации и моей новой ноге. Если бы я сокрушалась, рыдала при них и давала им понять, что ампутация — это конец света, они бы тоже по-другому это все восприняли, более болезненно.

Мы мучим детей своей войнушкой

Когда началась война, я еще восстанавливалась после ампутации. Муж уехал в Данию и забрал с собой детей. Я и сама хотела переехать в Европу, но мне нужно было время, чтобы подготовить документы и привести здоровье в состояние, приемлемое для связанных с переездом стрессов. Я думала, что дети пока поживут с папой и его девушкой, а я их заберу к себе, как только устроюсь на новом месте. Но вскоре я узнала, что бывший муж собрался лишить меня родительских прав через суд и забрать у меня детей насовсем. Он очень злился на меня, считал меня дерьмовой матерью после того, что я с собой сделала. 

Мне пришлось нанимать адвокатов, таскаться в суды. Все это дело дошло уже до такого абсурда, что адвокаты моего мужа прикрепили какие-то мои антивоенные высказывания к иску как доказательство того, что я неблагонадежный человек. Муж поставил мне ультиматум: «Хочешь видеться с детьми — переезжай в Европу». Я продала все, что у меня было, нашла способ оформить вид на жительство в Испании и переехала в Барселону. Сразу по приезду у меня украли документы, и я была вынуждена вернуться в Москву. В итоге муж пошел на попятную и позволил детям прилетать в Россию. Несколько раз они навещали меня в Москве. 

В один из приездов дочь заявила, что не хочет возвращаться в Данию, а хочет остаться жить со мной. Я тогда позвонила мужу, попросила его не бросать трубку, поговорить со мной. Я сказала ему, что мы только мучим детей своей войнушкой, и предложила попробовать найти какое-то мирное решение, которое устроит всех. 

Он послушал меня и не стал бросать трубку. Сказал, что никогда меня не простит, но признался, что его тоже заебало со мной враждовать. Мы пошли на мировую, поговорили с детьми и договорились, что каждый из них будет жить там, где хочет. Сын захотел остаться с папой в Дании, а дочка теперь живет со мной в Москве. С мужем мы сходили на несколько сеансов семейной терапии и решили все наши вопросы. Теперь мы с ним в очень хороших отношениях, совместно принимаем все решения касающиеся детей, и он даже обсуждает со мной свою личную жизнь. Говорит, никто его не понимает так, как я. 

Конечно, я скучаю по сыну, но, несмотря на расстояние между нами, мы остаемся с ним близки: каждый день созваниваемся, болтаем по полтора часа, он рассказывает о своей жизни, делится своими переживания, я тоже что-то рассказываю.

Писали, что мне надо уебаться насмерть

Я настроена супероптимистически, но вообще инвалидность — это не приятная прогулка по аллее с розами. И протез — меньшее из всех зол. Конечно, мне потребовалось время, чтобы к нему привыкнуть, но у меня есть куча менее очевидных и при этом гораздо более болезненных инвалидностей — например, некоторые внутренние органы безвозвратно потеряли чувствительность. Я не чувствую, когда хочу в туалет. Я только недавно начала передвигаться без коляски. Более двух лет я не могла этого делать, потому что у меня после операции неправильно срослись крестец и вторая нога. Она, к слову, до сих пор частенько болит, в ней после всех операций железок чуть ли не больше, чем костей. 

После ампутации врачи долго и упорно учили меня ходить. Ставили на ходунки, потом учили передвигаться на костылях. Это было адски больно, у меня кружилась голова, меня тошнило, а от осознания того, что у меня не получается сделать то, что я раньше умела делать, совершенно об этом не задумываясь, мне было очень плохо.

Два шага в день считались тогда отличным результатом — меня за такое очень хвалили, да и я сама чувствовала себя чемпионкой. 

Сейчас я могу ходить по городу без коляски и трости, пусть и делаю каждый шаг через боль. Вряд ли я когда-либо смогу избавиться от боли. Врачи говорят, это реально, если сделать полное обследование, решить проблемы с крестцом и второй ногой. Но у меня на такое пока нет денег. 

Я радуюсь маленьким победам и коплю средства на новый протез. Старый, который мы тоже купили, собрав с миру по нитке, уже успел износиться. То, что я научилась передвигаться по Москве без коляски, на самом деле, очень сильно облегчило мою жизнь, потому что с доступной средой у нас в городе огромные проблемы. В лифт в моем доме коляска вмещалась только в сложенном виде, в музеи и кафешки я на коляске заехать тоже не могла. С такси была отдельная история — я каждый раз воевала с водителями «Яндекс.Такси», которые отказывались помогать мне загрузить коляску в багажник: они считали, что я должна была слезть с коляски, сама погрузить ее в багажник, доползти до салона и самостоятельно сесть в машину. 

То, что люди вне моего пузыря без эмпатии относятся к таким людям, как я, доказала и моя новообретенная слава в соцсетях. Я больше 18 лет веду соцсети, начинала еще ЖЖ. И чтобы развлечь себя в больнице перед ампутацией, я запилила несколько тиктоков, где рассказала про мою ситуацию. Моя ядерная аудитория — лапочки: принялись присылать мне цветы, ободряющие послания и помогать деньгами. Но ролики завирусились, получили широкий охват и стали популярны среди неблизких мне людей. От них я словила тонну хейта. 

Люди писали мне, что я алкоголичка, сама во всем виновата, раз набухалась и бросила детей. До сих пор такие комментарии поступают. Меня они не цепляют, потому что это неправда, но все-таки в каком-то смысле напрягает. Показывает, что мы живем в очень нетолерантном и жестоком обществе, и напоминает, сколько вокруг ебанатов. Один мужик продолжительное время каждый день оставлял у меня в инстаграме комментарии: писал, что мне надо было закончить начатое и как следует, насмерть уебаться, потому что такие, как я, не должны размножаться, нас только стерилизовать и в утиль.

Рубрика кринжатина

Не знаю как насчет стерилизации, но мир свиданий и секса для меня после ампутации вовсе не закрылся. Я активно знакомлюсь с парнями в приложении для знакомств Pure и хожу с ними на свидания. Я люблю узнавать людей и общаться с ними — для меня это в кайф. Эти встречи не часто выливаются во что-то большее. И дело не в том, что люди странно реагируют на отсутствие у меня ноги — у меня все-таки обо всем честно написано в профиле. А в том, что мне, как любой другой женщине в возрасте 35+, сложно найти подходящего партнера. В этом возрасте мы уже точно знаем, чего хотим, и гораздо тщательнее подходим к выбору партнера. 

У моих ровесников противоположного пола свои проблемы: они не хотят загреметь в армию, у многих депрессия, проблемы с эрекцией и выпадением волос. Эти проблемы их всецело поглощают, и они, как правило, ничего плохого не думают о моей инвалидности. Но, конечно, мне приходилось встречаться и с дичью на моем дейтинг пути. Так, однажды какой-то мужчина на свидании мне заявил, что переспать с женщиной с инвалидностью для него будет мощной точкой роста…

Я такое стараюсь не принимать близко к сердцу и относиться к неудачным свиданиям тоже с позитивом. Со временем я стала учиться извлекать пользу и из такого опыта, превращая его в контент для соцсетей. Теперь я частенько выкладываю рассказы о неудачном опыте у себя в сторис в рубрике «кринжатина», и мы вместе с девчонками-подписчицами смеемся над этими ситуациями. 

Во время секса тоже часто случаются болезненные, но чаще просто забавные ситуации. Иногда мужчины на автомате пытаются закинуть обе мои ноги к себе на плечи, не могут найти вторую ногу, потом вспоминают, что у меня ее нет, — и очень смущаются. Для меня это все интересный опыт — узнавать новых людей, сближаться с теми из них, кто понравился. Я понимаю, что на построение новых, доверительных и крепких отношений у меня уйдет как минимум еще пять лет. Но я не сдаюсь — хочу найти «того самого», потому что поняла, что очень хочу иметь по-настоящему близкого человека рядом.

Счастье — это про посидеть у пруда

Вообще, после всего, что пережила, я с новой силой хочу жить. Теперь я ценю все, что у меня есть. Люблю свою новую ногу — она самая красивая. Люблю и ценю каждого человека, который мне помог на моем пути. В честь каждого друга, который мне помог, я делаю татуировку цветочка на моей ноге, так что она теперь выглядит как такой классный арт-объект. 

Я ценю даже самые незначительные штуки, которым раньше не придавала значения. Еду на дачу — кайфую от того, какой воздух чистый, могу подолгу сидеть у пруда, просто любоваться им, слушать звуки природы. Раньше у меня были невероятно высокие запросы от жизни, и я проходила мимо таких вещей, участвовала в какой-то постоянной гонке за счастьем. Хотела заработать много денег, познакомиться с ресурсными людьми, поменять машину на модель помоднее.

Сейчас я понимаю, что все это лишнее, и счастье — это про посидеть вот так у пруда, про общение с детьми и мамой, про полив огорода у нее на даче. 

Я не чувствую себя инвалидизированным человеком и живу обычной жизнью. Занимаюсь спортом с тренером, плаваю в бассейне, веду свой блог, провожу время с детьми и друзьями, занимаюсь творчеством, хожу на встречи с психотерапевтом. Недавно сама сделала ремонт в старой квартире и покрасила стены у мамы на даче, где мы сейчас все вместе — мама, я и дочка — живем. Поменяла род деятельности и основала свое дело — теперь вместе с командой из девчонок-единомышленниц занимаюсь креативным продюсированием. 

У меня также появилась потребность поделиться всей той любовью и заботой, которой меня окружили друзья и подписчики. Я стала наставницей взрослой девочки-сироты. Она лежала в той же психушке, что и я в детстве, училась в той же школе. Я в какой-то мере увидела в ней себя и стала ей помогать. Сейчас она уже самостоятельная, прекрасная девушка, переехала учиться в Петербург. Она не нуждается в моей опеке, все реже звонит за советом, но когда у нее случаются какие-то кризисные ситуации, мы с ней общаемся. 

Я не отрицаю, что своим желанием помочь этой девушке я преследую и эгоистические цели. Такое проявление заботы о другом, когда я сама пережила непростой момент, помогает мне почувствовать себя цельным, взрослым, нужным человеком — не обузой для других и не тряпкой. Любой человек с инвалидностью не терпит снисходительного отношения к себе. Мне важно чувствовать себе равной людям без инвалидности, поэтому я, в частности, и настаиваю на том, чтобы самой поливать маме огород, помогать ей по дому. 

С мамой мы очень сблизились за последние годы. Пока я лежала в реанимации, она разруливала все мои проблемы: искала врачей, решала квартирный вопрос. После выписки я жила у нее — через стенку, как в подростковом возрасте. Сначала меня это жутко раздражало, тем, что напоминало детство. Мама пыталась контролировать моих детей, как когда-то меня. Меня это жутко бесило. Но вместо того, чтобы беситься, я по совету психотерапевта стала честно говорить ей, что думаю и чувствую в конкретный момент, объяснять ей свое поведение. При этом я стала мягче реагировать на ее особенности и видеть хорошие стороны в ее часто инфантильном поведении, в том, что у нее часто случаются эмоциональные перепады. И мама внезапно тоже начала меня слышать и понимать, что я ей говорю.

Для меня было очень ценно, что она поддержала меня в самый трудный момент, проявила заботу и вовлеченность. Я наконец увидела, что она меня любит, и я ей за это очень благодарна. Мы как будто заново выстроили наши взрослые отношения, и из этой точки мне теперь не так больно вспоминать свое детство. 

Планов на будущее у меня тьма. Я хочу обзавестись новым протезом, учу испанский, развиваю бизнес, хочу влюбиться, найти напарника, отношения. Но моя жизнь показала мне за последние пять лет, что не стоит ничего загадывать. Поэтому я просто собираюсь пожить в свое удовольствие.