На кинофестивале One World в Праге показали документальный фильм Беаты Башкировой (Бубенец) «Шаманская сказка» — о якутском шамане Александре Габышеве. Башкирова (Бубенец) — авторка резонансных фильмов о Майдане, аннексии Крыма и войне в Донбассе, показ ее картины «Полет пули» срывали активисты SERB. Также она снимала фильмы о православном активисте Энтео и о предвыборной кампании Ксении Собчак в 2018 году. Габышева она начала снимать в 2019 году и застала все этапы его «похода на Путина» — от внезапной популярности шамана до применения к нему карательной психиатрии. По просьбе «Холода» Константин Шавловский поговорил с Башкировой о том, что за человек Габышев, о том, что общего у шамана Габышева и SHAMANa и почему именно съемки Собчак стали самыми тяжелыми в ее жизни.
Почему шаман?
— Я родом из Якутии — саха по маме, украинка по отцу. Но в Якутии я при этом никогда не жила, хотя она всегда меня интересовала. И я захотела там снять док. Это очень кинематографический регион, там кино как будто витает в воздухе. И когда я коллегам-кинематографистам стала рассказывать об этом желании, мне буквально все стали присылать видео с шаманом, который шел в Москву, чтобы изгнать Путина из Кремля.
Александр Габышев стал одним из главных героев новостей в 2019 году после того как отправился маршем из Якутска в Москву, чтобы «изгнать Путина из Кремля», потому что Путин — это «демон, которого не любит природа».
12 мая 2020 года Габышева принудительно госпитализировали в Якутский республиканский психоневрологический диспансер. «Мемориал» признал его политзаключенным.
Я тогда подумала: неужели и якутский фильм я буду делать про политику? Я уже и на «Сроке» (онлайн-проект, а затем и документальный фильм Александра Расторгуева, Павла Костомарова и Алексея Пивоварова, посвященный протестам 2012–2013 годов. — Прим. «Холода») работала, снимала и митинги, и оппозиционеров, и революцию на Майдане, события в Крыму, Донбасс, Собчак. В общем, почти все мои герои, кроме Энтео (православный активист, бывший руководитель движения «Божья воля». — Прим. «Холода»), в некотором смысле бросали вызов Путину. И мне не очень хотелось снимать фильм про очередного оппозиционера, хоть и шамана, чья цель жизни, опять же, связана с Путиным.
Как вы поменяли свое решение?
— Когда к нему на пути стали присоединяться люди, стало понятно, что это не такая уж простая история, как мне показалось в начале. В конечном итоге меня привлекла идея сделать роуд-муви. У Саши [Габышева] была конкретная цель: начав путь в 2019-м, дойти до Москвы в 2021 году. К тому же и у нас с Мишей Башкировым была идея сделать вместе фильм про шаманизм, Михаил — сценарист и антрополог, ему шаманская фактура была понятна.
Мы поехали снимать путь шамана, рассчитывая, что будем два года идти по дорогам России, и наш герой будет проводником в жизнь российских регионов, к людям, которые там живут. Но очень быстро его остановили и отправили обратно в Якутск. И началась история с домашним арестом (формально мерой пресечения у Габышева была подписка о невыезде, а не домашний арест. — Прим. «Холода»), а наш фильм стал, к сожалению, превращаться в очередное кино про политические репрессии в России.
Как вы знаете, возобновить поход ему не дали и в итоге отправили на принудительное лечение в психиатрическую больницу. Но мы все равно понимали, что должны дождаться 2021 года, потому что шаман говорил, что, если изгнание Демона, как он называл Путина, не состоится, в мире произойдет катастрофа. А мы к тому времени уже относились к его предсказаниям серьезно, потому что, например, когда наступал 2020 год, он прямо в Новый год сказал, что он будет годом, после которого мир не будет прежним. И мы думали, что это его метафора, а через два месяца началась пандемия, и действительно мир очень сильно изменился. Точно так же он говорил, что если он не прогонит Демона, то начнется война.
В фильме я не увидел, что он говорит что-то о войне.
— Он говорит про путь воина. Он же себя называет «шаман-воин» и рассказывает о двух вариантах развития событий. Первый — мирный, если ему дадут дойти до Кремля и он совершит свой обряд экзорцизма. И второй — если его остановят. Второй вариант он называл «путем воина», и говорил, что тогда в мире произойдет большое насилие. Можно понять это так, что он предсказывал грядущую войну, но, конечно же, своим, поэтическим языком.
Но мы смотрим сейчас «Шаманскую сказку» и видим, как Александр Габышев в 2019 году идет изгонять Путина, который буквально только что, в 2024-м, спокойно переизбрался на свой пятый срок. Не устарел ли фильм?
— Нет. Если бы фильм вышел раньше, до начала полномасштабного вторжения, он бы просто не был понят. И после начала войны многие люди, кто был знаком с моим материалом, стали мне писать, что шаман, оказывается, был прав. К тому же дистанция почти в пять лет позволила убрать из фильма публицистичность: осталось только самое важное, если угодно, вечное.
Как менялось ваше отношение к герою? Он — вообще настоящий шаман?
— Когда мы снимали, в Якутске как раз проходила конференция по шаманизму (имеется в виду круглый стол «Миссия шамана в современном обществе: традиции и новые сакральные технологии». — Прим. «Холода»), где в том числе обсуждали фигуру Александра Габышева: можно ли его считать настоящим шаманом.
Проблема шаманской традиции, по крайней мере в Якутии, в том, что она была прервана в начале XX века — с приходом советской власти. Шаманов репрессировали, быть шаманом было опасно. Если у тебя были шаманские корни, то это тщательно скрывалось, детей даже отдавали воспитываться в чужие семьи, чтобы скрыть их принадлежность к шаманскому роду. В таких условиях продолжить традицию было невозможно. Поэтому возникает вопрос: кого считать шаманом сегодня?
Да, безусловно, с точки зрения традиций Габышев — не настоящий шаман, потому что он не проходил необходимые ритуалы посвящения и тому подобное. Но в той же Бурятии, например, ты можешь заплатить несколько тысяч рублей, пройти все обряды посвящения и стать официальным шаманом.
Мне поэтому понравилось, как на конференции выступил потомок великого якутского шамана и сказал, что для него Габышев — настоящий шаман, потому что у него есть шаманская ответственность перед народом, перед людьми. И поэтому он его признает. В общем, на счет него мнения разделились, даже ученые отвечают на этот вопрос по-разному.
А вы как отвечаете?
— Для меня Саша — очень чувствительный человек в первую очередь. Он каким-то образом улавливает и чувствует будущее. Я не думаю, что это какое-то сказочное волшебство, потому что я, как документалист, знаю: любой человек может развить в себе такие способности. Например, когда начинаешь заниматься документалистикой, много наблюдаешь за реальностью, тоже сильно развивается интуиция. И это не экстрасенсорные какие-то способности — это повышенная внимательность к реальности, с которой ты взаимодействуешь. И точно так же ты часто понимаешь, как будут дальше развиваться события, — интуитивно.
Наш шаман, до того как отправиться в поход, жил в тайге и вообще был изолирован от людей, но как-то, тем не менее, почувствовал, что в мире может произойти беда. Хотя он никогда до этого даже и не интересовался политикой: люди в Якутии вообще далеки от московских проблем в этом смысле. И важно, что он до того, как отправиться в путь, не столкнулся с социальной несправедливостью, которая поставила бы его в оппозицию к власти. В его случае это было озарение, и оно произошло внезапно.
Почему, как вам кажется, власти решили применить к Габышеву метод карательной психиатрии, а не какой-то другой репрессивный механизм?
— Сила и основное преимущество шамана были в том, что у него не было политических амбиций. Он не боролся за власть, у него была идея, его духовная и мистическая практика, которые невозможно дискредитировать, просто посадив его в тюрьму. Как говорил часто сам Саша, человека можно посадить в тюрьму, можно убить, но идею свободы невозможно ни убить, ни посадить в тюрьму. А когда ты сажаешь человека в психушку, ты дискредитируешь именно его идеи, объявляя их безумными.
Власти его действительно испугались?
— Безусловно, власти испугались, но мы не знаем наверняка, чего именно. Есть две основные версии — мистическая и рациональная. Конечно, постоянно циркулируют слухи, что сам Путин пользуется услугами шаманов, и кто-то периодически заявляет, что знает людей, которые знают людей, которые проводили ритуалы для Путина или его окружения. Так что, возможно, власти действительно испугались магической силы шамана. В пользу этой версии говорит, например, тот факт, что его отправили не просто в обычную психушку, а сослали аж в Приморский край.
Чтобы, если он вышел, идти до Кремля ему было бы еще дольше?
— Многие говорили о том, что с приближением шамана к Москве дела у власти становились все хуже. Были, опять же, слухи, что у президента возникли сложности со здоровьем, что активизировались какие-то протесты — например, в Бурятии, где их сроду не было, — и так далее. Но все это может быть слухами и совпадениями.
Вторая версия заключается в том, что власть испугалась самого факта этого движения. Потому что к шаману действительно стали присоединяться люди, и, если бы он продолжил свой путь, кто знает, может быть, к моменту, когда он дошел бы до Москвы, с ним шла бы уже многотысячная орда.
Как шаман воспринял ваше появление?
— Он вообще не противился съемкам — наоборот, хотел, чтобы как можно больше разных людей освещали его путь. И около него с самого начала были люди, которые его снимали, блогеры и ютуберы, и вот они восприняли нас как очередных конкурентов, которые хотят про «их» шамана что-то снимать. Они меня прогуглили, прочитали, что я снимала про Украину, что я опасная, и стали его этим пугать.
Поэтому поначалу он воспринял нас настороженно, но, по-моему, эту настороженность он скорее разыгрывал для своего окружения. Ему же нужно было удерживать свой «небесный отряд», не допускать в нем конфликтов и ссор, которые, тем не менее, случались.
Мне кажется, что во мне он сразу признал землячку и я для него сразу была в принципе своя. А когда мы были уже в Якутске, то мы с Мишей стали ему очень близкими людьми, потому что были свидетелями его пути. Когда он жил в Якутске и пока шло следствие, вокруг него уже сформировалось новое окружение.
Как в Якутии к нему относились? Кажется, что несколько иначе, чем люди в остальной России, для которых он по большей части был поводом для мемов.
— Думаю, что поводом для мемов он был все-таки среди столичной публики, хипстеров и оппозиционеров. Парадоксальным образом шамана поддерживали, и вполне искренне, в основном простые русские люди. В том числе благодаря тому, что он — иной, чужой: он соответствовал, видимо, архетипу героя, мага, который должен прийти из далекой страны и победить зло. А в Якутии он был обычным мужиком. Про него говорили: «Вот наш Сашка пошел, регион на всю страну позорит». Местные власти боялись, что у них из-за него будут какие-то проблемы. Им он был очень неудобен.
Ваш фильм называется «Шаманская сказка» — почему это сказка?
— Потому что он сам говорил все время: «Это моя сказка». Он был и сказочником, и главным сказочным героем. И, кстати, всем, кто присоединялся к нему в пути, он давал сказочные прозвища.
У вас тоже было?
— Да. И мы с Мишей, кстати, были единственными, кому он дал человеческие имена. Всех остальных он называл именами волшебных персонажей: Кот, Волк, Филин, Ворон, Ангел, Дед Мороз, Эльф, Локи и так далее. А нас он поначалу называл нашими именами, и вот когда он дал нам прозвища, мы поняли, что он нас принял. И так мы были включены в его картину мира (Бубенец так и не сказала, какие прозвища дал им Габышев. — Прим. «Холода»).
Путина он назвал Демоном и тоже включил в свой мир. Народные сказки — это ведь не что-то благостное, часто это очень грубые и жестокие истории, где редко бывает счастливый финал. И мне кажется, что у нашего шамана и у нас получилась такая не окультуренная, а настоящая народная сказка.
Где зло победило добро?
— Пока что скорее с открытым финалом. Потому что Саша говорил, что, несмотря на то что мирным путем Демона не удалось изгнать, все кончится хорошо. Просто до этого прольется много крови и слез.
Как вам кажется, есть ли какая-то связь с тем, что шаман не дошел до Кремля, но в Кремле после 2022 года завелся свой SHAMAN, чья песня «Я русский» стала чуть ли не гимном «СВО»?
— Думаю, что это просто совпадение. В любом случае ответ на этот вопрос знает только сам певец, который взял себе такой псевдоним в 2020 году, уже после начала легендарного похода. Любопытно, что у него и у нашего шамана день рождения в один день, 22 ноября. Возможно, это такой пиар-ход для привлечения внимания, для того, чтобы все задавались вопросом, гадали — так же, как гадали, посвятил он песню «Живой» Навальному или нет.
«Шаманская сказка» — первый ваш документальный фильм с 2017 года. Но между ним и «Полетом пули» вы работали в предвыборном штабе Ксении Собчак, снимая сериал «Кандидат.док». И буквально недавно, в связи с президентскими выборами в России, я прочитал пост Ксении Чудиновой о ее работе пресс-секретарем Собчак, где она пишет, что теперь испытывает досаду и стыд. Как вы смотрите на то, что думали, чувствовали и говорили тогда?
— В отличие от Ксении Чудиновой я, конечно, не испытываю ни стыда, ни досады. Могу рассказать, почему я тогда решила снимать Ксению. До этого я снимала только мужчин и задумалась, почему же у меня не было женщин-героинь. И когда Ксения Собчак заявила о том, что хочет баллотироваться в президенты, я поняла, что она — абсолютно моя героиня, которая мне по-настоящему интересна. А это очень важно, чтобы герой тебе был суперинтересен, чтобы у тебя к нему было сильное притяжение.
Но я действительно не просто снимала свой фильм про нее, а делала документальный сериал о ее предвыборной кампании для ютуба и искренне ее политически поддерживала. Ты же можешь снимать человека, с которым ты вообще ни в чем не согласен. И для меня как для режиссера абсолютно не имеет значения идеология героя. Если мне интересна его природа — этого достаточно для фильма. Но Ксению в тот момент я поддерживала и политически, и это было никак не связано с кино.
Я поддерживала ее по двум причинам: во-первых, она была единственным политиком в России, кто публично осудил присоединение Крыма, что лишило ее огромного процента поддержки среди россиян. Мало кто из оппозиционных политиков решался на такое, и понятно почему: всем политикам, включая того же Навального, важно быть популярным. А если в России ты говоришь, что Крым не наш, то и ты тоже сам становишься «не наш», автоматически. А во-вторых, она выступала против репрессивных законов, направленных в том числе против ЛГБТК+-персон. Это был один из важных пунктов ее предвыборной платформы. Я ее поддерживала и не могу сказать, что мне как-то стыдно за это. Я бы и сейчас поддержала политика с такими взглядами.
Вообще это был непростой период — предвыборная кампания Собчак. У меня было много стрессовых ситуаций в работе, я снимала войну, революции, митинги, у меня срывали показы и на меня оказывали давление спецслужбы. Но самое стрессовое — это были съемки предвыборной кампании Собчак. Такой оголтелой травли со всех сторон в моей жизни больше не было: нас травили все — и провластные пропагандисты, и сторонники Навального.
Вы собирались сделать фильм из материалов предвыборного закулисья — почему он не сложился?
— Да, я хотела делать фильм «Против всех», у нас с Ксенией была договоренность, что из материала, снятого мной, я могу сделать кино, которое не должна буду с ней согласовывать. И у меня даже осталась одна из первых сборок, к сожалению, в очень плохом качестве. Но я уронила жесткий диск и потеряла почти весь материал. А бэкап хранился не у меня и тоже был утерян. Мне очень жаль, что этот фильм не получилось сделать тогда. Но, возможно, я использую часть сохранившихся материалов для своего следующего фильма.
Вы были с камерой на Майдане и на войне в Украине и сняли, наверное, самые громкие российские фильмы на эту тему: «Чечен» и «Полет пули». У вас нет желания вернуться к теме войны сегодня?
— У меня очень много материала, который я сняла в Украине: это и революция, и Крым, и Донбасс. Мне кажется, что я вообще единственный документалист, который снимал Крым и события 2014 года с обеих сторон.
И я еще тогда хотела делать большой фильм на эту тему, начала даже работать с украинскими продюсерами, мы выиграли деньги украинского кинофонда. Но в какой-то момент началась кампания среди украинских киношников против этого фильма: из-за того, что я гражданка России, и из-за того, что в этом фильме будет показана не только украинская сторона, но и те, кого они называли террористами.
Причем речь шла не о военизированных формированиях, а о людях, которые остались жить на территориях самопровозглашенных ЛНР и ДНР. И террористами и предателями их называли не чиновники, а украинские документалисты. Они говорили, что их нельзя ни в коем случае показывать в документальном кино, нельзя давать им слово. И в какой-то момент моя украинская продюсерка Ольга Бесхмельницына задала мне вопрос: «Беата, а ты уверена, что у тебя не получится антиукраинское кино?»
Для меня это сначала прозвучало вообще как шутка. Но это была не шутка, давление усиливалось, и от меня нужны были какие-то гарантии. В общем, началось все то же самое, что и в России, — такая же цензура, только с другой стороны. И мы завершили сотрудничество, но поскольку я уже несколько лет жила этой историей, то как-то не могла просто так смириться с тем, что ничего не будет. И так появился фильм «Полет пули», снятый одним кадром.
Я показывала этот эпизод французскому монтажеру Кутайбе Бархамджи, и он первым сказал, что это готовое кино, которое вообще не надо монтировать. А мне казалось, что, блин, у меня столько классного материала и этот эпизод — не самая сильная его часть. Но, чтобы сделать однокадровый фильм, не нужны были дополнительные деньги, и я его выпустила.
Как его восприняли в России — известно, показы на «Артдокфесте» срывали SERB. А что сказали в Украине?
А в Украине его не показывали. Мои украинские продюсеры, с которыми у нас не получилось сотрудничество, посмотрели и сказали, что материал очень сильный с художественной точки зрения, но им кажется, что такое кино показывать не время. А это был 2017 год.
Но вы не ответили на вопрос: вам не хотелось бы вернуться с камерой на войну?
— Нет. Для меня этот фильм был снят уже тогда, еще в 2014 году. И «русский мир» я там увидела во всех его проявлениях. Но все свои материалы я вывезла с собой во Францию, и как раз сейчас я хочу сделать фильм, где в том числе буду их использовать. Я сейчас работаю с архивами.
Вы будете делать архивное кино?
— Да, эта идея пришла ко мне, конечно же, после 24 февраля 2022 года, когда мы уехали из России. Несмотря на то, что я все эти 10 лет была непосредственным свидетелем, наверное, почти всех крупных политических событий в России и в Украине, которые привели в итоге к полномасштабной войне, для меня 24 февраля стало шоком. И я начала переосмыслять то, что со мной происходило все эти годы.
Моя профессия ведь очень сильно повлияла на то, что я оказалась в эмиграции. После начала полномасштабной войны я не могла оставаться в России не только потому, что я не согласна с действующей властью. Мне просто было опасно там находиться, и причиной этого стали мои фильмы. И сейчас я пересматриваю все свои архивы, начиная с 2012 года, осмысляя эти съемки уже как свою личную историю. Я же часто так снимала, что становилась героиней своих фильмов. Из-за этого, кстати, мы спорили с Сашей Расторгуевым, потому что он говорил: «Беата, трушные режиссеры не становятся героями своего кино, они должны быть за кадром, а ты сама становишься персонажем».
Но гениальность фильма «Полет пули» не в последнюю очередь именно в этом — ваша камера провоцирует события, с которых начинается фильм. И получается, что он не только про войну, но и про камеру на войне.
— Да, и это то, о чем мы с Сашей спорили. Я же работала на «Сроке» и делала репортажи, которые набирали очень много просмотров. Но у Саши была идея, что важнее метод, в котором ты работаешь, а за камерой может быть кто угодно. А мне казалось, что важнее личность самого режиссера, потому что именно он притягивает или не притягивает те или иные события, которые создают кино.
Помимо архивного кино, какое будущее вы видите для себя во Франции? Вы сможете работать как документалист в эмиграции?
— Во-первых, я сейчас начала преподавать в Сорбонне французским студентам: провожу мастер-классы и в качестве тьютора курирую их работы. Во-вторых, в перспективе я хотела бы сама стать продюсером документального кино, у меня есть свои ученики, я же преподаю еще и режиссуру документального кино онлайн. Да и свои фильмы удобней продюсировать самой, конечно. Ну и пока я не закончила с архивным фильмом, едва ли я начну снимать. А там посмотрим. В общем, пока мне есть чем заняться.
Вы много пишете о том, как российские независимые режиссеры оказались сейчас в двойной изоляции: их отменяют в Европе и запрещают в России. Что вы думаете об этом культурном фронте?
— С одной стороны, я очень хорошо понимаю, что имеют в виду украинские активисты от кино, когда говорят про отмену русской культуры. Потому что, когда весной 2022 года я запустила в инстаграме хэштег #денацификацияроссии, я, конечно, не представляла себе объема всех этих дискриминационных кейсов. Я спонтанно затронула эту тему, и мне в личку люди стали писать свидетельства о проявлении русского шовинизма, а я стала их публиковать. И чем больше я публиковала, тем больше свидетельств приходило — это было как снежный ком.
Кстати, к разговору о том, чем я хочу дальше заниматься, — я бы хотела написать докторскую диссертацию, опираясь на эти свидетельства. Это настоящий кошмар, который поощряется в России на государственном уровне и на самом деле очень долго не осознавался большей частью российской оппозиции как проблема.
Российская оппозиция считает, что все проблемы сходятся на Путине: убери его, и все станет хорошо. Но не Путин изобрел шовинизм, и с его уходом этот вирус из общества никуда не исчезнет, а именно он приводит в итоге к тому, что люди начинают оправдывать войну. Об этом и говорят украинские активисты, когда они ополчаются на русскую культуру, и в этом смысле я их понимаю.
Но, с другой стороны, как представительница независимого документального кино из России, которая никогда не получала и не могла получить никакой поддержки от своего государства, я могу сказать, что для меня и для таких людей, как я, единственной возможностью делать фильмы была поддержка международных кинофондов и международного киносообщества. И то, этих возможностей у нас было не очень много.
Мне кажется, что так называемая отмена русской культуры бьет прежде всего по независимым режиссерам вроде меня. А те, против кого на самом деле якобы направлен этот бойкот, от него вообще никак не страдают. Провластные режиссеры продолжают получать госфинансирование, делать свои фильмы и собирать миллиарды рублей в прокате. И получается, что те режиссеры, которые как раз и могли бы переосмыслить русскую культуру, высветить проблемы шовинизма, имперскости, начать серьезный и честный разговор о том, что происходит в России и с Россией сегодня, этой возможности практически не имеют.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.