Никакой связи

До войны Константин Трудик около 10 лет занимался урбанистикой в Краснодаре, а потом решил пойти в муниципальные депутаты. Его родителям и до этого не нравилась его общественная деятельность, а однажды их конфликт перерос в драку, и потом их отношения фактически прекратились. После начала войны семья выписала его из квартиры, чтобы не иметь с ним ничего общего. Трудик рассказал «Холоду» историю своей семьи.

Отношения с родителями у меня были поломаны с детства. У нас были ежевечерние скандалы, меня регулярно били, не выпускали на улицу. Моими единственными друзьями были книги. Когда я вырос, то переехал из Усть-Лабинска в Краснодар. Началась самостоятельная жизнь: я буквально с нуля учился социализироваться, в этом мне помогла общественная деятельность.

В 2011 году я работал системным администратором, был толстым, мало шевелился. В какой-то момент уже не мог подняться на второй этаж без одышки. Решил купить велосипед, чтобы как-то двигаться, и однажды увидел в одной из краснодарских групп для велосипедистов анонс велопарада. Его тогда, кстати, организовывали сторонники Алексея Навального. Так и зацепился за велосипедное сообщество.

Ходил на велопробеги, а однажды, когда организаторы не приехали на велопарад, а народ толпился и не мог начать без «вождя», подумал: «Если вам нужен вождь, ну ладно, буду вождем», — встал во главе колонны, и мы поехали. Так следующие шесть лет я раз в месяц проводил велозаезды в Краснодаре.

Я стал «штатным» урбанистом Краснодара: когда кто-то приезжал в город, встречал и рассказывал про него, ходил на мероприятия, давал комментарии СМИ. Стал плотно работать с муниципальными службами, участвовать в совещаниях про дороги и урбанизм. В середине 2010-х мне даже как-то дали от муниципалитета бюджет в 700 тысяч рублей под велопарковки и велодорожки. 

Со временем я женился, проработал свои психологические травмы, и у меня стало даже получаться поддерживать ровные отношения с родителями. Настолько, что во время пандемии коронавируса мы с моей женой Леной решили пожить за городом у родителей. У них большой дом, там есть огород, можно по участку гулять, на речку ходить, кататься на велосипеде на природе — все лучше, чем сидеть в однушке и смотреть друг на друга. К тому же в Краснодаре был жесткий локдаун: запрещали выходить на улицу и все такое.

Конфликт можно было предсказать. Мало того, что мы с предками из разных поколений с кардинально разными точками зрения. Я к тому же еще активист и молчать не умею. Мой отец — типичный комнатный абьюзер. С моим приходом в урбанистику машины стали еще одним поводом для споров с отцом. Он махровый убежденный автомобилист с позицией, что у него есть право гонять столько, сколько он хочет, и сбивать людей, которые ему не нравятся. Грубо говоря, он считал, что у кого железа больше, тот и прав.

Первое время я пытался держаться и сглаживать разногласия, но мы стали ссориться. Окончательно их крышу сорвало, когда я задумался о том, чтобы стать депутатом.

Всем плохо будет

В 2020 году ко мне, как к состоявшемуся урбанисту, пришли с предложением о работе «Городские проекты» Ильи Варламова и Максима Каца. По сути, тогда я был единственным, кто тогда вел в городе какую-то активную деятельность в этой сфере. Я первым пошел избираться главой отделения «Городских проектов».

После удачных муниципальных выборов в Москве «Горпроекты» хотели попробовать продвинуть своих кандидатов в горсобрания других городов — я решил, что буду избираться в Гордуму Краснодара. Это было логично в свете моей общественной деятельности. Мне даже предлагали выдвигаться от команды мэра и «Единой России». Для мэрии я казался лояльным человеком: что-то делал, в законопроектах местных участвовал, взаимодействовал с властями, а не только выдвигал лозунги против Путина. Но я, конечно, отказался и решил, что буду самовыдвиженцем.

Из-за моих планов родителям стало казаться, что их зацепит, всех пересажают, и меня в том числе, и все будет плохо. 

В итоге наши споры с отцом дошли до предела. В тот день мы опять ссорились из-за двух этих извечных тем, и в один момент у меня просто бомбануло. Я сказал отцу, чтобы он не смел обесценивать мою общественную деятельность. Это стало катализатором. Слово за слово, и мы подрались, а после мы написали друг на друга заявления в полицию. Я — одно на драку, а папаня — одно тоже из-за драки, а еще одно из-за того, что я не люблю Путина.

В тот же день мы с женой собрались и эвакуировались из родительского дома, вернулись в нашу краснодарскую квартиру. Вещи мы вывозили в несколько заходов, с родителями больше не разговаривали и даже не здоровались. 

Мне было эмоционально тяжело. В приватных разговорах знакомые из администрации говорили, что от моего самовыдвижения толку никакого не будет. Кроме того, я понимал, что, хотя у меня были сторонники, мне пришлось бы много общаться с противниками идей урбанизма, много и горячо спорить. Возможно, даже столкнуться с травлей. Я понял, что морально не потяну эту работу, и в итоге отказался от выдвижения. А еще решил подготовить себе замену и уйти из «Горпроектов» и урбанистики, чтобы вместе с женой переехать в деревню. 

За время пандемии Лена обнаружила у себя талант к тому, чтобы заниматься огородом. Я тоже с детства привык жить на природе. К тому же в то время уже чувствовалось напряжение в стране. Мы решили, что уедем в горы, построим там дом: если все совсем плохо стало бы, то питались бы со своего огорода. 

Мы нашли в предгорье в Краснодарском крае место под строительство и сделали проект. 23 февраля 2022 года нам одобрили ипотеку на строительство дома в деревне. У нас была пара дней, чтобы пойти подписать договор с банком и забрать деньги.

Чтобы не иметь ничего общего

О начале войны я узнал от Ильи Варламова. В тот день мы с ним собирались снимать ролик о поселке Российский, который входит в состав Краснодара. Мы планировали весь день кататься на моей «Ниве», потому что только на ней можно было проехать по местным буеракам. Я проснулся, написал ему «доброе утро», а он рассказал мне о новостях. В итоге мы просидели весь день в телефонах и пытались понять, что происходит и что делать. Ролик мы все-таки сняли, но съемки были скомканными. 

Первое время мы были в полнейшем ступоре. Я не собирался затыкаться или менять свою позицию о происходящем в России, но решил, что сначала уеду, а уже после буду выступать. Это все равно подводило бы меня под статью.

После начала войны мы подумали, что «Горпроекты» станут вторыми после Навального попадут под раздачу. Все стали уезжать. И мы тоже, от греха подальше.

6 марта 2022 года я с нашими двумя котами был уже в Грузии. Лена осталась получать загранпаспорт и продавать имущество, а в апреле догнала нас на нашей «Ниве» и с третьим котом. 

В Батуми мы ходили на местные акции протеста против войны, но у них охват был маленький. Я в России особо на акции не ходил, если честно: мне ближе работать и что-то менять через интернет. Сейчас я до сих пор пишу антивоенные посты во «ВКонтакте», подбиваю свою аудиторию хотя бы из головы выгнать Путина. Понятно, что в репрессивном государстве на открытый протест мало кто пойдет, но хотя бы какое-то количество людей благодаря моим постам допустят, что Путина когда-нибудь не будет. Я эту же стратегию использовал в своей урбанистической деятельности, но с началом войны вся урбанистика закончилась, и я перенес этот подход на военные рельсы. 

После нашего отъезда отец настоял, чтобы меня выписали из дома. Мать встала на его сторону, хотя у них и предразводная ситуация. Летом 2022 года я получил уведомление от «Почты России», что мне идет какое-то письмо. Я позвонил матери, спросил, что это. Она сказала, что это не мне и все нормально. Позже я узнал, что родители выписали меня через суд из нашего дома.

Вообще, этот процесс как-то тихо для меня прошел. Я был готов к такому исходу с родителями, учитывая, что они махровейшие ватники. Я не стал с ними судиться, чтобы оспорить решение. Во-первых, у меня не было физической возможности сделать это. Во-вторых, я все равно не планирую возвращаться в путинскую Россию. Какая разница, есть у меня там прописка или нет? 

Сейчас я с родителями не общаюсь и общаться не собираюсь. Хорошо, что в 2019 году я открыл для себя психотерапию — это помогло мне справиться с происходящим. 

Как родители переживали нашу ссору, я не знаю. За полтора года никто из них мне не звонил и не писал. Как-то друзья приезжали к ним забирать мои вещи, и родители спросили у них, нормально ли я. На этом все.

Стандартный грузинский набор

Из-за переезда мы с женой остались без работы. У нас были какие-то накопления, мы еще рассчитывали как порядочные айтишники найти работу в России на удаленке и работать из Грузии, но не получилось. В международную компанию не устроиться, потому что у меня с английским плохо. 

В июле мы как-то шли по рынку, увидели вишню, а в Грузии тут дефицит вишни. Жена предложила купить и сделать вареников. Получилось очень вкусно, и мы решили, что их надо продавать. В итоге мы сделали свой небольшой крафтовый пельменный заводик. За три месяца мы прошли путь от лепки пельменей и вареников руками на нашей кухне до собственного цеха с советским автоматом для раскатки теста. Первое время продавали продукты знакомым и друзьям, сейчас уже какие-то другие клиенты есть. Иногда по 70 килограммов пельменей в неделю продаем. 

Не скажу, что это приносит много денег, но на жилье и еду хватает, и бог с ним. Мне нравится в Грузии. Мы живем в деревне Квирике в Аджарии. Тут нормальное отношение к русскоязычным, потому что большое коммьюнити. Я отвыкаю от термина «русский», привыкаю называть всех «русскоязычными». Я сам наполовину украинец, наполовину белорус, а фамилия у меня вообще польская. Черт знает, кто я. 

Сейчас мы живем в большом доме с друзьями. В нашем доме до нас жил дед Бабу с коровой Ламазо (в переводе с грузинского «красавица»). Он присматривал за домом и вел хозяйство. Бабу умер этой весной из-за оторвавшегося тромба. Нам «в наследство» досталась его корова. Зимой Ламазо вся в меху, летом линяет, еще она дает очень жирное молоко. Сейчас его выпивает ее теленок. Еще у нас есть мандариновый садик и деревья с хурмой. Стандартный грузинский набор.