«В обычной жизни можно послать на хуй, но не в оккупации»

Пережившая захват Херсона украинка — о россиянах, православии и вере в победу
«В обычной жизни можно послать на хуй, но не в оккупации»

Херсонка Мария Голубева (имя изменено) сразу после вторжения России в Украину вывезла в Европу сына, которому тогда было 17 лет, а сама вернулась в родной город. Восемь месяцев она провела в оккупированном Херсоне, несмотря на большие риски из-за ее антироссийской позиции, и радостно встретила ВСУ, которые освободили город 11 ноября 2022 года. Вскоре после деоккупации она уехала в более безопасный регион Украины, а сейчас живет в Одессе. В годовщину освобождения Херсона «Холод» поговорил с Голубевой и выяснил, чем и как живут украинцы спустя полтора года войны.

В ответ я могла только бросить надменный взгляд

Если бы я вернулась в февраль 2022 года, но с пониманием того, что произойдет, то после вторжения я сразу бы уехала из Херсона со всей своей семьей и не стала бы возвращаться в оккупированный город. Потом бы я точно приехала в Украину — это для меня вопрос, который даже не обсуждается. Но полгода-год я бы пожила за границей. Потому что за восемь месяцев оккупации я столкнулась со слишком большим горем и одиночеством.

У меня в квартире всегда был минимализм: во всех комнатах наклеены одни и те же обои, вся мебель и детали одного спокойного оттенка. Но в оккупации я целую стену заклеила фотографиями родных: у меня там теперь от прадедушки до последних фотографий сына. Уже после деоккупации я как-то приехала домой, увидела эти фотографии и поняла, как же мне было одиноко в то время.

Рассказ жительницы Херсона, которая восемь месяцев провела в оккупации, а после освобождения уехала из города
Общество8 минут чтения

Когда в Херсон пришли россияне, я очень остро ощущала, что моя жизнь только началась: я вырастила ребенка и стала жить для себя, путешествовала, у меня была отремонтированная любимая квартира. Но они пришли и уничтожили все, что у меня было. Кроме одиночества, основным чувством тогда еще был тотальный страх. После оккупации я поняла, что в России страх — это главный и единственный способ воздействия на людей. Человек должен бояться всего, должен бояться нарушить правила, бояться, что его или членов его семьи заберут, что его лишат работы, машины, квартиры или чего-то еще. Человек совершенно лишен чувства безопасности.

Я видела, какими херсонцы выходят после пыток от российских силовиков. У меня есть знакомый, который был крепким мужиком, но во время оккупации стал инвалидом — его трижды возили на подвал. Теперь ему приходится рукой придерживать челюсть, потому что она была выбита; у него парализована часть тела, потому что его пытали; у него не осталось ни одного жевательного зуба. Я часто думаю о том, сколько таких херсонцев, которые прошли через пыточные, и будет ли для них какая-то реабилитация. Мне повезло: я была под подозрением у россиян, но меня никуда не увозили — и то я чувствую себя травмированной и сейчас пошла на терапию.

Как российские военные захватывают херсонские колонии, избивают людей в СИЗО и создают свою полицию
Общество9 минут чтения

До 24 февраля я не верила, что может начаться война между Россией и Украиной. Я не могла себе представить, что российские военные могут так себя вести: разрушать чужие дома, воровать детей, пытать, убивать. Они же никого не жалели: ни женщин, ни стариков. Даже когда уже все началось, первое время я думала, что власти как-то договорятся, и не верила, что возможна такая жестокая и длительная война. Но в оккупации я поняла, что договариваться с российской стороны не с кем. Теперь я не считаю российских военных за людей. Это нелюди — их невозможно считать частью человечества.

Перед выходом из Херсона российские военные минировали телевышку в городе, а я в тот день ездила на машине и как раз оказалась в центре. Там все было оцеплено и военные стояли, направив автоматы прямо на меня, в упор. Было очень страшно и возникал вопрос: убьют меня сейчас или не убьют. Не убили.

Или был такой случай: я спускаюсь в паркинг, а из темноты выходит человек с оружием, и я не понимаю, кто он такой, что он со мной сейчас сделает. А кроме нас двоих там больше никого нет. Такие случаи бывали почти каждый день. Я старалась в такие моменты не показывать, что мне страшно.

Годовщина освобождения Херсона. Молодая пара проходит мимо российского военного на главной площади Херсона. 20 мая 2022 года. Фото: AP / Scanpix
Молодая пара проходит мимо российского военного на главной площади Херсона. 20 мая 2022 года. Фото: AP / Scanpix

Мужики-военные неоднократно вульгарно комментировали мою внешность, когда проходили мимо, мол, красотка, давай познакомимся. И если в обычной жизни такого комментатора можно послать на хуй, то рядом с человеком с оружием приходилось себя сдерживать. В ответ я могла только бросить надменный взгляд, чтобы выразить свое к ним отношение.

Отец за семь месяцев на левом берегу похудел на 50 килограммов, мама — на 20

Еще перед деоккупацией Херсона мои родители переехали на левый берег Днепра — у нас там дача. Им 66 и 67 лет. Они боялись, что будут городские бои, и решили, что на даче будет спокойнее. В итоге после отхода российских войск из Херсона родители снова оказались в оккупации, и это было гораздо тяжелее, чем в городе. Их выселили из собственного дома, потому что теоретически оттуда просматривались российские позиции, и, чтобы их не слили ВСУ, всех просто тупо переселяли в чужие дома. А из брошенных домов выносили все, что только могли: телевизоры, мелкую бытовую технику, ножи — да что только не перли. У родителей мотор с лодки сняли в первые же дни, кондиционер напольный. У них не было электричества, не работали магазины, где можно было бы покупать продукты. Родители ели соленья из закаток, которые остались в погребах.

Вода уже в Херсоне, Крым снова останется без воды, под угрозой крупнейшая АЭС Европы
Общество7 минут чтения

Когда они там жили, мы иногда созванивались, и родители мне ничего не говорили о том, как им это все тяжело дается, — они держались. А потом выяснилось, что отец за семь месяцев на левом берегу похудел на 50 килограммов, мама — на 20. Я, когда их увидела, не могла остановиться — плакала и плакала. К счастью, мне удалось их вывезти до прорыва Каховской ГЭС. Дачный дом наш вроде остался невредим, но точно мы этого не знаем. Смыло сарай, туалет, возможно, еще какие-то повреждения есть на участке. Но главное, что родители этого не застали.

И я, когда выехала из Херсона, и родители приехали жить к моей сестре — в центральную часть Украины. Там меньше обстреливают, там безопаснее. У сестры два сына: мои родители теперь заняты внуками, с весны они более-менее восстановили свой вес — сейчас у них все хорошо.

Ушла от веры

Когда я смогла выехать из Херсона, я чувствовала счастье: что удалось увидеться со своими родными, что это все закончилось. Но вскоре меня настигло понимание, как же было страшно. Во время оккупации я не позволяла себе падать духом, не расслаблялась. А когда выехала, много думала о том, как у россиян это все устроено. У них ведь такая идеология, что если тебя не боятся, то ты ничтожество. Надо обязательно кого-то гнобить, унижать, пытать. Вообще думаю, что после деоккупации у меня сменилось несколько этапов переживаний.

Счастье сменилось резкой болезнью. Мне пришлось лечь в больницу, были проблемы с давлением и со спиной. Потом я почувствовала сильное разочарование в работе и ко мне пришло понимание, что никакая работа так не важна, как семья, родные и близкие. Потом был этап, когда хотелось жить и что-то строить — какое-то воодушевление. Но и он продлился не очень долго. Я поняла, что мне надо заняться своей жизнью, и приняла решение переехать от сестры в Одессу. Здесь я нашла работу, арендовала квартиру и живу. Налаживать жизнь получается хреново: я болею, мне плохо психологически, зарплаты хватает только на оплату квартиры и минимальные траты. Но я стараюсь не падать духом.

Публицист Иван Давыдов — о том, как легко мы выбираем стороны в военных конфликтах
Общество6 минут чтения

Недавно россияне устроили нам в Одессе «Варфоломеевскую ночь», когда обстрелы длились два часа подряд без перерыва. Я в тот вечер сначала успокаивала по телефону соседку из Херсона, когда их обстреливали, что-то шутила, чтобы ее подбодрить. А потом увидела сообщения, что одесситам надо уйти в укрытия, и говорю ей: «А теперь на нас летят [ракеты]». Сидела в коридоре, звук обстрелов был жуткий, громкий, и он не прерывался ни на минуту. А когда у нас все закончилось, соседка из Херсона написала, что их опять обстреливают.

До войны я была очень религиозной, но, послушав, что говорят российские православные батюшки, я ушла от веры. Раньше для меня это было очень важной частью жизни: у меня две крестницы, к воспитанию которых я очень серьезно отношусь. Я продолжу их наставлять, но больше у меня нет желания креститься или думать о боге. Два месяца назад я начала из-за стресса курить. Стала плакать. Любая мелочь может напомнить мне о пережитой боли. Хотя вообще-то по жизни я стойкая и очень позитивно настроена. Но сейчас меня подкосило.

Россиянка с детьми поехала в Киев, чтобы спасти мужа из плена. Но он оказался не готов к их встрече
Общество18 минут чтения

Мне кажется, что украинцы, пережившие оккупацию, очень сильно отличаются от тех, кто с ней не столкнулся. Люди, выехавшие за границу или живущие в более безопасных регионах Украины, не понимают, что мы вынуждены были пережить. Они более категоричны. Мы более терпеливы, больше держим в себе. Этот опыт дал мне в том числе понимание, почему оппозиционно настроенные россияне в основном сидят тихо. И еще я думаю про то, что нам, украинцам, легче: мы победим, мы отстроим свою страну. А вот россиянам придется потом жить с проигрышем в войне, им придется выплачивать огромные репарации, им придется разбираться как-то со своей властью.

За что они воюют?

Раз в один-два месяца я езжу в Херсон, в свою квартиру: взять какие-то вещи или просто побыть дома. Несмотря на то что там опасно — город постоянно обстреливают, — дома я чувствую себя очень хорошо. Там я могу спокойно спать всю ночь. В съемной квартире такого ощущения нет. Вне дома мне плохо. Однажды я приехала домой на три дня и взяла с собой кошку. Она, как вошла в квартиру, сразу начала тереться спиной об ковер, обошла все комнаты, села на балкон, поздоровалась с голубями, на которых она привыкла там смотреть. А когда надо было уезжать, ныкалась от меня, не хотела лезть в переноску. Дом есть дом, для всех.

Я верю, что Украина победит и вернет Крым и Донбасс. Надеюсь, что это произойдет в ближайшее время. Настроение в целом в Украине сейчас, наверное, можно назвать депрессивным: все очень устали от долгой войны. Но при этом ни у одного из моих знакомых нет идеи, что надо идти на переговоры с Россией или что можно оставить все как есть. Все настроены только на победу, только на восстановление территориальной целостности. Это даже не обсуждается.

Зеленский не хочет проводить выборы президента Украины. Это может сыграть на руку России
Общество9 минут чтения

Публичный скандал, который сейчас идет между Валерием Залужным и Владимиром Зеленским, я оцениваю как информационный вброс: либо чтобы отвлечь нас от чего-то другого, либо чтобы набрать политический вес. Не верю, что они сами пишут свои колонки для СМИ.

Я думаю, что, когда война закончится, Херсон, конечно, отстроят заново. Но многие жители уже никогда не вернутся. Прошло уже больше полутора лет, люди обустроили свои жизни в других городах, в других странах, а кому-то ведь и возвращаться уже некуда: их дома разрушены. Разве что только приехать и продать свой кусок земли.

11 ноября — годовщина деоккупации Херсона. Я поеду домой, хочу собрать соседей, которые остаются там: пожарим шашлыки, повспоминаем пережитое, помолимся за солдат. Надо уже привыкнуть к войне, но у меня не получается. Я все время задаюсь риторическими вопросами, как люди могут на такое идти. Какую, блядь, родину защищают россияне? За что они воюют? Не могу сказать, что для меня тяжелее: восемь месяцев, проведенные в оккупации в Херсоне, или следующий год в более безопасном регионе, но во время боевых действий. Мне кажется, что с 24 февраля состояние особо не меняется.

Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наши социальные сети!