На ютуб-канале «Медузы» вышел документальный фильм «Белое пальто» — первая экранная биография Валерии Новодворской. При жизни знаменитой правозащитницы и политика многие относились к ней с иронией, порой злой: обвиняли в излишнем радикализме, подшучивали над внешностью и манерой говорить. Режиссер Игорь Садреев получил доступ к уголовным делам Новодворской, встретился с ее соратниками, вспомнил ее тексты и интервью и попытался переосмыслить ее образ. Давно пора это сделать, считает историк Сергей Бондаренко.
Чтобы не пропускать главные материалы «Холода», подпишитесь на наш инстаграм и телеграм.
Много лет назад мне пришлось ночевать в чужом городе на соседних кроватях с коллегой-историком. Время было депрессивное — и поселили нас вместе почти насильно, поэтому говорили мы немного и скорее из подспудного, подразумеваемого сочувствия к молчанию другого. Сосед пожаловался, что ему нужно редактировать собрание сочинений Валерии Новодворской. Не читав ни одной ее книжки, я многозначительно кивнул, представив сотни страниц публицистической графомании. Я был обычным самодовольным идиотом.
Еще несколько лет спустя, когда депрессивное состояние переросло в болезнь, я от совершенного безразличия взял в руки автобиографию Новодворской «По ту сторону отчаяния» издания 1993 года. Эта книжка не просто «помогла мне справиться» или научила вставать по утрам, она показалась мне почти религиозным текстом, на равных с «Исповедью» Льва Толстого. Одно место из книги Новодворской, больше всего напоминающее молитву, я выписал для того случая, если когда-нибудь нужно будет о ней написать:
«Защищали всех, защищали тем, что садились рядом, в соседнюю камеру. Защитить человека было нельзя — можно было защитить идею прав человека, не имея никакой возможности защитить сами права».
***
Талант Новодворской — доводить свои дела, свои мысли до логического конца, до экзистенциальной точки. Это хорошо показано в фильме — все это собрание анекдотов из жизни, почти ленинского формата: как Новодворская бастовала в детском санатории, в 15 лет требовала в советском военкомате послать ее во Вьетнам воевать с капиталистами. Как затем прочитала «Один день Ивана Денисовича» и поняла, что «не все так однозначно».
Истории постсталинских политических протестов — это чаще всего истории одиночек или совсем небольших групп и кружков, возникавших то тут, то там, зафиксированных в диссидентских хрониках и подпольных альманахах. И потому естественным кажется представить себе Новодворскую героиней-одиночкой, Жанной д’Арк, Эбби Хоффманом в юбке, недоступным моральным авторитетом. Тем более что и история ее жизни, и история ее посмертного наследия кажется вопиюще несправедливой (с этого и начинается фильм), набором мемов: Новодворская в белом пальто ест кирпич и кричит «коммуняки!».
Но мне кажется важным вслед за создателями фильма увидеть главное наследие Новодворской не в ее героизме, а в ее здравомыслии, в умении видеть главное. Это сложное душевное и интеллектуальное качество, которым в разной степени обладаем все мы, но не всегда решаемся в полной мере им воспользоваться. Новодворскую отличало умение отличать важное от неважного, соизмерять масштабы событий, не отворачиваться от морального выбора. По ее публичным действиям и по ее текстам можно было разметить альтернативную карту советской жизни — и она была значительно точнее не только чем застойная газета «Правда», но и чем перестроечный журнал «Огонек». Когда во второй половине 1980-х многие недавние диссиденты и инакомыслящие жали руки своим вчерашним палачам и заседали в комиссиях, Новодворская отсиживала в отделениях и КПЗ свои очередные 15 суток голодовки. Для нее Горбачев был обычным советским функционером, а согласие большой части вчерашних политических заключенных принять новые правила перестройки — величайшей трагедией и предательством.
Новодворская говорит на видео перед входом на свой суд в 1991 году: «Это единственное, что близко к советской реальности <...> Все остальное: советы, депутаты, демократизация — это личина. А вот это — настоящее». Ее судят за оскорбление власти и за сравнение Горбачева с Гитлером. А тем временем вокруг 1991 год — все поют осанну гласности, межрегиональная депутатская группа пробивает реформы, «Мемориал» грозится поставить памятник жертвам репрессий. Тем временем Новодворская и ее «Демократический союз» кажутся кучкой экстремистов и почти городских сумасшедших, защищающих протестующих в Тбилиси, стоящих под пулями у здания радиокомитета в Вильнюсе.
***
Почему Новодворскую никто не слушал? Это неправильный вопрос. Недостаточно точный: Новодворскую слушали, она выступала на больших (немыслимых по нынешним российским меркам) митингах, ее тюремные интервью печатались миллионными тиражами.
Но Новодворская была женщиной. И женщиной странной: физически нездоровой (следствие пыток в психбольницах), вопиюще несексуальной (что в патриархальном советском и постсоветском обществе было за границей масскультурной нормы), со странным голосом и нонконформистской позицией. В истории ее неуспеха есть и вполне интернациональные черты: так, рядом с Эбби Хоффманом была Бернардин Дорн — одна из центральных фигур в The Weather Underground, удостоенная в фильме Аарона Соркина «Суд над чикагской семеркой» одной минуты экранного времени (там она отвечает на телефонные звонки в антивоенном штабе). В реальности роль Дорн в движении за гражданские права и организационное влияние были неизмеримо большими. Но даже в истории американских 1960-х она была женщиной, пограничником культурной нормы.
Новодворская всегда была в стороне от диссидентского круга (при всей условности и проблемности самого этого понятия). Она сама говорила, что разделяет многие идеалы «главных» советских правозащитников — некоторые из которых даже не уступали ей в радикальности методов и практик: Владимира Буковского, Анатолия Марченко, — характерно, что и они были скорее outlaw, одиночками среди аутсайдеров, недостижимыми образцами мужества. Даже внутри этой системы и логики Новодворская оказывалась «по ту сторону». Более того, сексистская иерархия со своими особенностями была вполне применима и в отношении этого, значительно более свободного и продвинутого сообщества, где женщинам полагалось в одиночку воспитывать детей и возить мужьям передачи в тюрьмы и на длительные свидания в лагеря и ссылки.
У Новодворской не было мужа и детей, она не работала в коллаборации с властью, как работали Арсений Рогинский (политзаключенный, правозащитник, глава «Мемориала». — Прим. «Холода») и «Мемориал» первых лет постсоветской власти, она не шла в уполномоченные по правам человека, как Сергей Ковалев. Даже в 2011 году, в разгар медведевской оттепели, когда митинги на Болотной и Сахарова собирали под 100 тысяч человек, а локальные митинги «Яблока» — не менее трех тысяч, Новодворская собирала отдельные митинги-хеппенинги для своих сторонников. Да, сторонников было немного. Но сколько народу было на первом концерте Sex Pistols?
В 1991–1993 годах Новодворская действительно поддерживала Ельцина (в одном из фрагментов фильма есть кусок ее выступления, где она называет недавно рухнувшего с моста Ельцина «жар-птицей»), а в 1994–1995 — Джохара Дудаева. Но существенно важно, что она поддерживала не Ельцина — президента РФ, а Ельцина первых лет независимости, открестившегося от КПСС и обещавшего радикальные реформы, не «бывшего советского генерала Дудаева», а лидера борьбы за национальную независимость против коррумпированной и милитаризированной имперской власти. И это не было нигилистической, панковской позицией отрицания истеблишмента, это всегда было попыткой утверждения иной, более справедливой, более последовательной позиции. И позиция эта была инклюзивной, предполагающей соучастие. Так, на суде 1991 года об «оскорблении величия» Горбачева Новодворская на камеру приглашала желающих сесть рядом с ней на скамью подсудимых: «Кто хочет сюда? Здесь место еще есть».
Делает ли это Новодворскую святой, блаженной, героиней-одиночкой из постсоветского истерна? Хочется верить, что нет, не делает. По состоянию на 2023 год это кажется едва ли не самой прагматической позицией, трезвым взглядом на действительность. Другое дело, что одних только «взглядов» недостаточно: в одном из интервью, попавших в фильм, Новодворская признается, что, как и многие вокруг нее, считала, что стоит советским гражданам узнать правду о сущности своей власти — система тут же рухнет, на последней странице тома Солженицына.
Известная немногим альтернативная система мер и весов предполагала, что полностью распечатанный самиздатский том «Архипелага ГУЛАГ» помещался в коробку из-под утюга. Дальнейший вопрос заключается в том, что увидит тот, кто откроет эту коробку: путь к своей свободе или отсутствие утюга.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.
