После начала мобилизации активная часть россиян поделилась на две группы: первые помогают мужчинам уйти на войну, вторые — войны избежать. Поэт, публицист, колумнист «Холода» Иван Давыдов считает, что каждая из этих групп — новое гражданское общество, и от того, кто окажется сильнее, зависит будущее России.
«…мы заинтересованы в том, чтобы развивалось гражданское общество в самой России, чтобы оно ругало власти, критиковало, помогало власти определять свои собственные ошибки, корректировать свою политику в интересах людей. В этом мы, безусловно, заинтересованы и мы будем поддерживать гражданское общество и неправительственные организации».
Не поверите, откуда цитата. Я бы и сам не поверил. Потому что цитата — из той самой «мюнхенской речи» Путина, с которой, как многие теперь думают, все и началось.
Несколько человек, делавших историю в 1990-е, не сговариваясь, рассказывали мне, каким важным опытом для них стало участие в тогдашних (и даже в позднесоветских) общественных организациях самого разного плана. Какая это была насыщенная и богатая жизнь в Москве и в регионах. Не только политическая: вспоминали экологические, медийные, художественные, литературные проекты. А потом, говорили они, вместе с «нулевыми» все начало сдуваться. Столица вытягивала жизнь из провинции, а государство сообразило, что любая гражданская активность — это угроза. И начало давить, давить, давить. Сначала — робко, потом — теряя стеснительность.
Глеб Олегович Павловский даже убеждал меня как-то, что одна из роковых ошибок интеллектуального класса — как раз в равнодушной сдаче позиций на этом невидимом фронте тогда, когда государство еще сохраняло стеснительность. Потому что возможность настоящей политики — именно в наращивании низовых, горизонтальных связей, отсутствие которых превращает граждан в населенцев, способных лишь выживать в государстве, но не влиять на него. Павловскому видней — конечно, он мудр и знает толк в ошибках.
Постепенно пейзаж оформился: все, кто продолжал действовать, пытаясь сохранить независимость от государства, были объявлены врагами. В списках иноагентов оказались даже «неправильные» благотворители. Те, у кого хватало воли и смелости противостоять давлению, естественным образом политизировались и радикализировались, что давление только усиливало. Взамен не вырастало ничего, потому что государство тяготеет к тотальному контролю. Ему не нужны самостоятельные сторонники, проще работать с теми, кто готов не действовать, а симулировать деятельность за умеренную мзду. Изображать «патриотическое воспитание», «заботу об обездоленных», еще что-нибудь такое же прекрасное и возвышенное. Неважно, в общем, что — важно, что не по-настоящему.
24 февраля 2022 года для нашей новейшей истории, конечно, рубеж, но и задолго до 24-го гражданское общество модно было хоронить. С одной стороны — это вот кривляние наемных квазиобщественников, вызывающее веселую брезгливость. С другой — стоны тех, кого государство еще не добило, но уже сильно покалечило. Ничего кроме. Ни общности, ни общества.
Однако мне всегда казалось, что хоронить себя мы торопимся. Угли тлеют, и нужен только человек, готовый их раздувать, не боясь обжечься. Умудрялся ведь Навальный годами существовать исключительно благодаря поддержке тех, кому по-настоящему нужна его работа. Отбили ведь как-то «своего парня» Ивана Голунова не только те, кто вел закулисные беседы с начальниками, но и те, кто рискнул тогда выйти на улицы, встать в пикеты, пройти маршем по набитой до отказа полицией Москве. Научились собирать на штрафы для тех, кто рискнул. Все это было с нами, совсем недавно, и за этим не стояло никаких влиятельных организаций (просто потому, что не было уже в России никаких влиятельных оппозиционных организаций).
Чтобы как-то описать эту способность выстраивать горизонтальные сети взаимопомощи под ситуацию я даже придумал словосочетание — «интернет людей». Мне возражали, что это касается узкой прослойки буйных политических активистов, но это ведь неправда. Потому и получалось, что в дело втягивались самые обычные люди, политикой озабоченные умеренно и уж точно не собиравшиеся строить политическую карьеру.
Воспоминания теплые, но грустные, сейчас все не так: новые репрессивные законы уничтожают любую легальную возможность действовать, дикий штраф или вовсе срок можно схлопотать не только за неосторожное слово, но даже за аватарку — не того цвета и не в той соцсети. Ну, ладно, срок за аватарку, пожалуй, все-таки нельзя, но штраф вполне. Тем удивительнее происходящее вокруг.
24 февраля многих повергло в шок, но массовые (умеренно массовые, скажем честно) протесты сразу сошли на нет: организовывать их больше некому, зато цена за участие слишком высока. Здесь государство легко победило. А вот с «частичной мобилизацией» вышло по-другому.
Снова самые обычные люди, вовсе не профессиональные активисты (тут проще — кто не уехал, те с самого начала изыскивали варианты для деятельности, помогали украинским беженцам, например) начали совершенно стихийно выстраивать те самые горизонтальные сети поддержки. Оповещали друг друга в домовых чатах в мессенджерах. Как не вспомнить Довлатова? Помните, в «Заповеднике»: «опустившийся журналист Гена Смирнов» вечно сидел у окна, пил шартрез и предупреждал героя о появлении милицейского наряда: «Бляди идут!». Вот, примерно так же, только без шартреза.
Составляли графики — кому отвозить еду для отказников, запершихся в своих квартирах. Курьерам-то веры нет: вдруг у них кроме пиццы с собой еще и повестка? Прятали несчастных коллег-мужчин на дачах, да так, чтобы один человек на одной и той же даче больше одной ночи не ночевал. Антрополог Александра Архипова рассказала потрясающую историю: «В городе У. есть контора Х с бронью и контора Y без. Мужиков из конторы Y обменяли с женщинами из конторы X. На деле все остались работать, где работали, но бронь появилась».
Это с одной стороны. С другой — энтузиасты, собирающие деньги на носки, бронежилеты и беспилотники для армии. Вам, может быть, неприятна будет такая мысль, но и это — низовая горизонтальная активность, и это — элементы настоящего, а не декоративного гражданского общества.
Не было ни одного гражданского общества у нас, а теперь — сразу два.
Любопытно, между прочим, что представители этого «второго» гражданского общества тоже начинают ощущать себя оппозицией режиму: любопытно ведь, как так вышло, что в армии не хватает не только беспилотников, но и носков с бронежилетами, а со складов могут исчезнуть полтора миллиона комплектов формы. Или нет, не любопытно, потому что понятно как. Все знали, где живут и как государство на самом деле устроено. Пока на этой стороне боятся произнести правильные слова, ищут виноватых в военкомах или в штабных. Наткнулся у одного Z-писателя на выражение «вынужденные патриоты»: мол, касательно государства иллюзий нет, но теперь не время для разборок. Есть даже попытка своеобразного «гуманитарного» оправдания военной благотворительности: «Вынужденные патриоты должны думать, как сохранить жизни нашим парням и девушкам, защищающим нас, и о наших потомках».
А от правильных слов и финальных вопросов им тоже никуда не деться — просто потому, что и это движение вовсе не декоративное. И, кстати, именно поэтому еще и потенциально опасное для власти. «Инсайды» о якобы готовящихся уголовных делах против «военкоров» — как раз про это. Сегодня не прилетело — прилетит завтра.
Политологи любят повторять, что смена режима возможна только при расколе в элитах, а дальше погружаются в бесконечные споры: возможен ли у нас такой раскол? И есть ли вообще элиты? Если наши элиты — Кадыров с Пригожиным, может, и хорошо, что они не раскалываются?
Не погружаясь никуда, скажу: без живого и активного общества, без горизонтальных сетей взаимопомощи точно невозможна никакая человеческая жизнь. Все (редкие) успехи человечности в России случались только тогда, когда государство ослабляло свою работу по уничтожению общества.
Про то, что теперь у нас эпоха довольно мрачная, не стоит и напоминать. Но тем важнее, что даже теперь потенциал для выстраивания горизонтальных связей есть. И если будущее у нас вообще будет, то определится оно не тем, кто победит в гипотетическом конфликте элит, а тем, какая из моделей гражданского общества выиграет — та, внутри которой честные активисты видят свой долг в помощи государству в любых его, даже заведомо черных, делах, или та, внутри которой человек пытается спасти другого человека от всепожирающего государства.
Иными словами, будущее зависит от того, вспомним ли мы, что человек — это человек, а не государственная собственность.
