Кирилл Федоров — психолог, 10 лет работающий в правозащитном секторе. Он отстаивает права ЛГБТ-людей в России, рассказывает о профилактике ВИЧ, учит психологов работать с теми, кто стал жертвой домашнего насилия. 2 сентября Минюст внес Федорова в реестр «СМИ-иноагентов». Он рассказал «Холоду», почему решил не выполнять требования Минюста, касающихся «иноагентства», как намерен судиться и почему не боится тюрьмы.
Два Кирилла Федоровых и письмо из Минюста, которое так и не пришло
В пятницу вечером 2 сентября я был с подругой на тренировке. Когда мы крутили педали велотренажера под песню Юрия Шатунова, подруге на смарт-часы пришло сообщение. Она прочитала его и сказала: «Кажется, ты “иноагент”». Я был весь потный, громко орала музыка. Я просто сказал: «Давай потом разберемся», — и продолжил крутить педали.
После тренировки мы начали читать новости: действительно, в разных изданиях был опубликован список «иноагентов», в котором был «блогер Кирилл Владимирович Федоров». Я подумал, что имели в виду не меня, а YouTube-блогера (у русскоязычного блогера Кирилла Федорова на канале «История оружия» около шести тысяч подписчиков. — Прим. «Холода») — вдруг у него такое же отчество? Формулировка «блогер» довольно абстрактная. Я регулярно пишу в своем фейсбуке про политику и права человека — не понимаю, это считается блогерством или нет?
Мы с подругой пытались понять, кто «иноагент»: он или я. Можно было бы дождаться официального уведомления от Минюста: когда тебя признают «иноагентом», должно прийти уведомление по почте. Но хотелось выяснить оперативно, а не ждать несколько дней. Я начал читать о другом Кирилле Федорове и узнал, что он пропутинских взглядов, поддерживает войну в Украине. Я ему написал, мол, непонятная ситуация, то ли вы «иноагент», то ли я. Он мне назвал свое отчество, после чего стало понятно, что в реестре я. Кстати, письмо от Минюста я так и не получил, хотя прошло уже больше десяти дней.
Издания писали обо мне «блогер Кирилл Федоров», а потом — «ЛГБТ-активист Кирилл Федоров». Но мне не подходит это определение. Я занимаюсь разными темами, отнюдь не только проблемами ЛГБТК-людей. Кроме того, мне не совсем понятно, что такое «активист»? У меня есть определенное образование, профессиональные компетенции, экспертность, из-за которых меня приглашают в различные проекты. Я — психолог, который работает в правозащитном секторе.
Признание «иноагентом» не стало для меня большой неожиданностью: я сотрудничаю с разными проектами и организациями, которые уже имеют этот статус. Но меня признали не «физлицом-иноагентом», а «СМИ-иноагентом», а у этого статуса более строгие требования: надо оформлять юридическое лицо для отчетности о доходах и расходах, каждый раз писать полностью «Данное сообщение и/или материал…», а не только упоминать, что я — «иноагент». Это странно, потому что, например, в тот же день признали «иноагентом» Катерину Гордееву. У нее больше миллиона подписчиков в YouTube, но она — «физлицо-иноагент», а я — СМИ. Но я давно понял, что не стоит искать логики в действиях властей и Минюста в частности.
Не скрываю: я участвовал в проектах в том числе с иностранным финансированием. Все деньги, которые мне приходят в качестве оплаты, я фиксирую как самозанятый и плачу налоги. Но ведь иностранное финансирование в России не запрещено. Я считаю, что меня внесли в реестр «иноагентов» из-за правозащитной деятельности: если бы я занимался бизнесом или инвестициями, то государству это было бы не интересно.
Пример Гарри Поттера и принцессы Дианы
Истории, на которых я вырос, научили меня, что надо оставаться там, где ты нужен, и делать то, что ты умеешь, до тех пор, пока можешь. Романы Джоан Роулинг о Гарри Поттере, роман Василия Аксенова «Московская сага», роман Маргарет Митчелл «Унесенные ветром», биографии принцессы Дианы, Анны Ахматовой, Виктора Франкла — это то, из чего соткано мое мировоззрение. Будь верным себе, находи смелость идти против системы, которая заведомо сильнее тебя, и по мере возможности с достоинством встречай последствия своего выбора.
Теперь выбор передо мной: уезжать или оставаться, соблюдать этот закон или нет. Я решил остаться. При этом для меня было бы достаточно унизительно и неприемлемо соблюдать закон об «иноагентах» — это такая форма насилия над собой, а не просто компромисс.
Российская власть не оставила нам легитимных способов высказываться и менять то, что нам не нравится. Уличные акции, если это не крестный ход или «Бессмертный полк», запрещены. Иметь свое представительство в парламенте — прекрасно, но для этого должны быть выборы, должны быть депутаты, которые действительно готовы отстаивать разные точки зрения, а в России сейчас ни того, ни другого нет. Как тогда мне выразить свое несогласие с государственной политикой? Я выбрал тот способ, который мне доступен, — не соблюдать требования Минюста.
Я не могу говорить другим, как им стоит поступать, но у меня самого точно есть свобода выбора. Я не сделал ничего плохого, а за то, что, возможно, будет происходить со мной дальше, прямую ответственность несет российское государство. Не я себя в этот реестр внес, не я себя буду штрафовать и не я себя посажу в тюрьму. Я отвечаю только за свой персональный выбор.
Сейчас у меня ощущение, что я все делаю правильно. Практически все люди, с которыми я говорил, считают так же. Дальше они говорят: «Но страшно за тебя». А это уже про другую ситуацию на самом деле — про последствия выбора.
Никто не попадает в список «иноагентов» справедливо
Мне говорят, что я больше не смогу эффективно заниматься своей деятельностью. Но я не политик и не менеджер, который должен постоянно думать о своей эффективности. Жизнь, которую мы хотим прожить, определяется реализацией наших собственных ценностей. Это известная в психотерапии история: ты можешь испытывать разные эмоции — страх, тревогу, злость, — но главный вопрос в том, какую жизнь ты хочешь в итоге прожить.
Не хочу звучать как человек в розовых очках. Я 10 лет работал в правозащитной сфере, где занимался вопросами доступной среды, профилактикой ВИЧ, домашнего насилия и правами ЛГБТ-людей, помогал пострадавшим от пыток. Я видел много несправедливости, дискриминации. Я много раз ходил на уличные акции протеста, меня задерживали много раз. Это те обстоятельства, в которых я живу, — я не закрываю на них глаза и делаю свой выбор.
Мне очень хочется жить в России, мне здесь нравится. Здесь большое количество близких мне людей, рядом с которыми я хочу быть. То, что они переживают за меня, усложнило мой выбор. Но я не готов сохранять спокойствие близких ценой насилия над собой. Мои близкие тревожатся, но они понимают, что [если меня посадят] в этом вина политической системы. Почему мы вообще оказались в такой точке, когда человека, который ни в чем не виноват, признают «иноагентом» и могут посадить в тюрьму?
Никто из моих клиентов не перестал со мной работать. Коллеги из психологического сообщества и знакомые прислали много поддерживающих сообщений. Кто-то присылал поздравления, мол, это признание заслуг, своеобразная награда, но я так не считаю. Можно как угодно украсить этот статус, но это все равно останется репрессивным законом, просто с бантиками. «Иноагентство» мешает независимым медиа, правозащитным организациям и отдельным людям работать для улучшения России. В итоге проигрываем мы все, а не те сотня-две, которых внесли в список.
Я пойду в суд оспаривать признание меня «иноагентом». Мне не близка ситуация, когда некоторые люди в суде встают на позицию, что их включили в реестр «иноагентов» неверно. Из этого может сложиться впечатление, что кто-то туда попадает справедливо, с чем я не согласен. Я считаю, что этого закона в принципе не должно существовать, — и об этом я планирую говорить в суде. Второе, что я хочу доказать, — это то, что признание меня «иноагентом» нарушило мои права. Например, не понятно, на каком основании информация о моих финансах была передана Минюсту. Это персональная информация, которая не должна распространяться просто так.
Я осознаю, что решение не соблюдать требования Минюста может привести сперва к административным делам, а потом и к уголовному — и к реальному заключению до двух лет. Понимаю, что российская тюрьма — это не all-inclusive. Но если бы я не был готов к тюрьме, я бы не шел на такой шаг.
