В конце июля 40-летний менеджер по продажам Роман Балясин из закрытого города Железногорск решил закрасить баллончиком букву Z в надписи «ЖелеZногорск», которую установили власти города. Сразу же после попытки это сделать на Балясина напали люди с дубинками и табельным оружием и жестоко избили его. Он предполагает, что это были сотрудники правоохранительных органов. Однако в итоге уголовное дело возбудили против самого Балясина — о применении насилия в отношении сотрудника ФСБ — и вдобавок составили протокол за «дискредитацию» армии РФ. Железногорский городской суд оштрафовал его на 40 тысяч рублей. Балясин рассказал «Холоду» свою историю.
30 июля в Железногорске был День города. Я ехал домой на велосипеде и подумал: «А дай-ка я сделаю подарок жителям и подзакрашу маленько эту чепуху [букву Z на щите]». Подумал, чтобы мне под камерами не светиться, выйду из леска аккуратно, зарисую, да и поеду дальше спокойно. Собственно, так и сделал: подъехал с задней стороны, оставил на тропинке велосипед, вышел нарисовал [черту на Z]. Довольный пошагал к велосипеду, вышел на тропинку и в [этот момент] получил удар в голову.
Был второй час ночи, темень непроглядная. Я с разворота отмахнулся, отошел, говорю [напавшему на меня]: «Тебе что надо? Ты кто такой?». И давай от него отходить. Я подумал, что он увидел, как я эту букву зарисовываю, но то, что это может быть сотрудник [ФСБ, который позже станет потерпевшим в постановлении о возбуждении уголовного дела], даже не было никаких мыслей. И тут начался бал-маскарад —со всех сторон фонарики, крики, оры: «Стоять». Естественно, в тот момент я уже никаких действий не предпринимал. Ко мне подбежали люди с дубинками. Сначала по ногам колошматили, чтобы уложить. Завалили, затянули наручники и давай колошматить, два зуба выбили. Я говорю: «Вы что творите, что происходит?». А там: «Ты — фашист, предатель, украинская тварь. Где твои подельники, кто тебя послал? Мы сейчас тебе героин подкинем, изнасилуем».
На очной ставке сотрудник ФСБ [который указан потерпевшим в постановлении о возбуждении дела] сказал, что их было четверо, но я думаю, что их было человек восемь. Когда я уже дома оказался, думал, чего такое количество народа сидит в лесу, не знает, чем заняться, караулит эту букву? То есть они не каких-то закладчиков ловили, а караулили Z.
Когда меня поколошматили, сунули в лицо какую-то одну корку [удостоверение]. Они мне что-то говорят, а у меня в ушах звон, из одного глаза линза выбита, а второй не видит [уже из-за ударов]. Поэтому, естественно, я не запомнил, ни кто там был, ни какое у него звание. Мне начали выворачивать карманы, вываливать вещи из рюкзака, достали мои телефоны (у меня их два) и требовали сказать пароли. Я сказал, что мне нужен адвокат и понятые, и тогда в отделении я скажу пароли от телефонов. В ответ я получил удары по голове.
[Один из сотрудников] достал палку и говорит: «Сейчас я ее тебе в задницу затолкаю» — и давай с меня штаны стягивать. Я говорю: «Вы что, бредите?». [В этот момент] у меня не было ни паники, ни испуга — было непонимание, что они творят. Один из них орет, слюной брызжет: «Как вас земля носит? Вас всех нужно расстрелять, убить, закопать». Я понял, что лучше не спорить: «Хорошо, я вам сейчас пароли скажу, но там вообще ничего нет». Когда я пароли сказал, они давай ковыряться [в телефоне], нашли у меня контакт друзей из Америки. Говорят: «Все, ты агент Госдепа», и давай бить по голове. Нашли телефон брата из Германии: «А все, финансирование из Германии», и опять бьют. После этого они бросили меня лежать на земле. Я попросил ослабить наручники, потому что онемели руки, а они [говорят в ответ]: «Лежи, скотина, не дергайся».
Я лежал на земле 20-30 минут, а они кому-то все время названивали. Потом меня усадили и начали светить своими фонариками в лицо и задавать вопросы, кто мои подельники, где я спрятал топор — какую-то чушь. Потом, видимо, руководство сказало им, какие действия предпринимать, и меня вывели из этого леса и усадили в машину без специальных опознавательных знаков и повезли в местный отдел Следственного комитета. Все они были в штатском, но в то же время с дубинками, табельным оружием, как я потом увидел в отделении. Как будто ловили банду наркоторговцев.
После этого никаких истязаний не было, но, когда я с полным ртом крови попросил воды, они сказали: «Сиди и не выеживайся». Часа через два мне принесли два глотка воды и сводили в туалет. Всю ночь были следственные действия, допрос. Я дал объяснение, как там оказался, что там делал, что нарисовал, описал, как меня ударили [в первый раз]. После допроса мы сразу же поехали на освидетельствование в наркодиспансер, а дальше — на осмотр моего жилища. Они очень надеялись у меня найти что-то экстремистское, рыскали часа три. В итоге очень огорчились, когда ничего не нашли. Изъяли у меня телефон, на котором у меня все аккаунты, составили протокол и оставили меня дома.
Как следует из постановления о возбуждении уголовного дела против Балясина, оперативник УФСБ по Красноярскому краю Александр Толстихин получил «не менее трех ударов в область головы», отчего испытал «сильную физическую боль».
[В отделе Следственного комитета] следователь говорил, что после того, как все закончится, надо съездить в приемный покой снять побои, посмотреть самочувствие. Но как-то не до этого было — все закончилось только в восемь утра, я отлежался, отоспался. В итоге я сходил в больницу только 1 августа.
А на следующий день, 2 августа, позвонил следователь, вызвал на допрос. Потом была очная ставка с ФСБшником. Мне предъявили обвинение, возбудили уголовное дело о применении насилия. Потом приехал опер из МВД, вручил мне административный протокол о «дискредитации» армии. А
***
Я обычный человек. У меня двое детей трех и восьми лет. Работаю менеджером по продажам. Катаюсь на велосипеде, немного занимаюсь боксом. Судимостей никогда не было, ни в каких сектах не состоял, наркотиками не баловался. Я никогда своей позиции не скрывал и не скрываю. Когда они меня били со словами «ты за хохлов», я им сказал: «Ребят, вы неправильно акцентируете. Я не за хохлов, я против убийства людей». Я считаю, что в XXI веке любые конфликты должны решаться дипломатическими путями. Я не принимаю ни чьей стороны — ни российской, ни украинской. Меня сам факт убийства людей коробит. Я считаю, что это полная дичь. То, что на государственном уровне начинают превозносить и затягивать народ [в поддержку войны], я не хочу, чтобы меня каким-то образом касалось.
На митинги я не ходил, потому что у нас в городе их не было никогда. Город закрытый, ядерный. Мне кажется, что на каждого жителя у нас приходится по человеку в погонах. В соцсетях я не молчу. Говорить, что все белое и пушистое, когда это не так, я не могу. Я почему-то всегда считал, что живу в демократическом обществе и свободы должны быть гарантированы.
Я понимал, на какие риски шел [когда закрашивал Z], но не предполагал, что попаду в такой Я понимал, на какие риски шел [когда закрашивал Z], но не предполагал, что попаду в такой сюрреализм, «1984» Оруэлла. Я понимал, какие могут быть последствия. К этому я был готов. Меня не пугало 30-50 тысяч штрафа. Пять месяцев я ходил и меня угнетала эта ситуация. С друзьями и родственниками тоже было мало понимания, и я решил, что, чтобы ни с кем не ругаться, просто ни с кем не буду обсуждать [войну]. Я понимал, что скоро нам на лбу эти буквы Z начнут рисовать, а у детей они в школьных тетрадках появятся. Мне от этого достаточно тяжело находиться в стране. Если бы у меня была какая-то безоговорочная возможность, я бы давно уехал.
***
Среди моего окружения много молчунов, которые не понимают, что происходит. Откровенно Среди моего окружения много молчунов, которые не понимают, что происходит. Откровенно [говоря], меня поддерживает не так много людей. В основном программисты, покеристы — те, кто умеет работать с источниками информации, меньше смотрит телевизор и не ходит на бюджетную работу. Зачастую люди в городе не имеют своей точки зрения, потому что они ничем не интересуются.
Мне кажется, что мне удалось убедить мою жену, что я делаю то, что должен, что я не мог поступить по-другому. Мама у меня — инженер, заканчивала в Томске Политех, откуда ее направили на спутниковый завод в Железногорск. Отец — тоже инженер, заканчивал Бауманку, но пошел по политической линии — был депутатом горсовета, директором колхоза или совхоза в 1970-х. Он тоже хотел что-то менять, его система давила.
Мама жива, а отец умер. Маме я пока не рассказывал про эту ситуацию: человек пожилой, будет Мама жива, а отец умер. Маме я пока не рассказывал про эту ситуацию: человек пожилой, будет переживать. Она [мне говорила], что ходит голосовать за «Единую Россию», чтобы не было, как в 1990-е, а сейчас вроде как уже и есть, как в 1990-е. Потом она говорила, что лишь бы не было войны, а сейчас — как бы она и есть. Я не знаю, если честно, что она думает [сейчас].
Я буду пытаться доказать, что невиновен по уголовному делу. Мне вменяют, что я ударил Я буду пытаться доказать, что невиновен по уголовному делу. Мне вменяют, что я ударил неустановленное лицо, которое даже не представилось. Когда нас вместе привезли на освидетельствование, у него даже тогда не было удостоверения с собой, а по их показаниям — он мне посветил фонариком и показал удостоверение, после чего я его три раза ударил. Это абсолютнейший бред.
Но учитывая, какие у нас сейчас суды, я ни на что не надеюсь. Скорее всего, срок будет (по статье о применении насилия в отношении представителя власти, которое не опасно для его жизни и здоровья, предусмотрено до 5 лет лишения свободы. — Прим. «Холода»), но вряд ли он будет реальным, если не сделают показное дело. Я надеюсь, что когда-то страна будет выкарабкиваться из сумрака и такие дела будут пересматриваться. Я в это верю. Это дело — мой взнос в гражданскую позицию. Я ни о чем не жалею и никаких угрызений совести не испытываю.